– Это лучшая известная мне модель, – ответил Антонов таким тоном, словно была затронута честь его лучшего друга. – Удобная рукоятка, длинный ствол, высокая точность стрельбы, слабая отдача. Ну и скорострельность, что немаловажно.

– Зато спусковой крючок слишком замысловатый, – возразил Второй. – В перчатках не выстрелишь. И гильзы летят в лицо при стрельбе от бедра.

– Я не стреляю от бедра. Обычно я стреляю так… или так…

Говоря это, Антонов иллюстрировал свои слова действиями, выхватив из-под пиджака «Люгер» и ведя огонь по дальним мишеням. Глянувший в подзорную трубу Стрелок почесал затылок и сказал, что от дальнейших рекомендаций воздерживается, а просто предлагает Антонову появляться в тире, когда ему заблагорассудится, и пользоваться любым имеющимся здесь оружием.

Учитывая бюрократическую волокиту, сопровождающую выписку пропусков во владения Ворошиловского Стрелка, за подобное приглашение с радостью уцепился бы любой сотрудник АТЦ. С этого дня Антонов стал заглядывать в тир раза по три в день, пользуясь возможностью опробовать самое разное стрелковое оружие, начиная от дореволюционных револьверов и заканчивая портативными автоматами. Патроны он приобретал за свой счет, причем щедро делился ими со Стрелком, так что чувство гостеприимства у того не иссякало.

Доводя до совершенства свою и без того безупречную стрельбу, Антонов не забывал приводить оружие в порядок, а уж собственный «Люгер» холил так, как не могла мечтать ни одна женщина на свете. Женщины не могли дать ему ничего, кроме хорошо знакомого и многократно испытанного удовольствия. От пистолета зависела его жизнь.

В день выезда Антонов проснулся в шесть утра. Настроение было приподнятым. Приняв горячую ванну, он облился холодной водой под душем, тщательно выбрил лицо и голову, оделся и сел завтракать, бегло просматривая статью о том, как определить темперамент женщины по ее парфюмерии. Он съел пару яиц в мешочек, умял два ломтя пшеничного хлеба с настоящим деревенским маслом, добавил к этому большой стакан ледяного молока и подсластил себе жизнь несколькими ложками майского меда.

Двадцать минут спустя подполковник уже вел свой «Порше» на север. Пиджак на соседнем сиденье прикрывал наплечную кобуру с пистолетом, на заднем сиденье покоилась сумка, превращенная стараниями технических кудесников АТЦ в расширенный вариант цилиндра иллюзиониста. Из динамиков звучали какие-то песни, но мысли Антонова были заняты Темногорской и ее связью с Шамилем.

Федеральная трасса М10, соединяющая Москву и Санкт-Петербург, была забита разнокалиберными фурами. К тому же за три века она обросла множеством придорожных городов и деревень, так что ехать приходилось через населенные пункты с неизбежными притормаживаниями и заторами. Местами дорога была столь узкой, что, случись на ней серьезная авария, пришлось бы проторчать в пробке несколько часов, и Антонов пожалел о том, что не выехал пораньше.

Потратив не менее полутора часов на то, чтобы протащиться через Вышний Волочок, Антонов стал с особым чувством взирать на дорожные работы по возведению платного автобана, тянущегося параллельно трассе М10. Лишенный возможности разгоняться хотя бы до ста километров в час, он весь извелся, пока добрался до гостиницы «Астерия», где забронировал номер на сутки. Она выходила окнами на Фонтанку, и отсюда было рукой подать до Мариинского театра. Приведя себя в порядок и проглотив невкусный ужин, Антонов отправился «на дело».

Мариинку-2 подполковник принял сначала за торговый центр и прошел мимо и только позже выяснил, что это и есть тот самый знаменитый театр, куда он направлялся. Войдя внутрь, очутился в огромном фойе со стенами, при виде которых Антонову вспомнился съеденный утром мед. С потолка свисали длинные нити с хрустальными шариками, в которых преломлялся свет.