Лара взяла за плечи подросшую за лето дочь, немного отстранила от себя, словно рассматривая и оценивая:

- Выросла-то как. И загорела. И этот цвет волос тебе очень идет.

Ох как не понравился Галине взгляд дочери.

Она взяла Вику за руку:

- Иди в дом. Чайник на керогаз поставь. Угостим маму чайком, - сказала внучке.

- Обожди, - дочери.

Когда за Викой, колыхнулась занавеска, отгораживающая вход в дом (жарким летом дверь не закрывалась), Галина зло взглянула в лицо дочери:

- Ты чего удумала, паскуда?! Чего зенки на девочку вытаращила?!

Лара, не ожидавшая такого «наскока» от матери, растерялась. Но ненадолго:

- А ты чего разоралась, старая дура?! Моя дочь! Что захочу – то с нею и сделаю! Я ее родила!

- Только попробуй! Я тебя тоже родила! Вот я тебя и прикончу!

- Да что ты можешь, кроме как пасть раззевать?! Вы живете на мои деньги! Что станешь делать, если не буду вам денег давать? Ширку варить и наркотой торговать? Надолго ли убережешь Вику с такой жизнью?

Галина сникла.

Что она могла ответить дочери? Что противопоставить?

Она была в безвыходном положении, которое мудрый народ объяснил одной фразой: «куда ни кинь – везде клин».

Галина умоляюще смотрела на дочь:

- Ларисочка, прошу тебя, дай Вике жить своей жизнью. Не трогай её. Не строй никаких планов, видя, что у тебя дочь красавица. Живи сама, как тебе нравится, и не мешай нам.

Лариса стушевалась.

Она никогда не видела, чтобы мать её о чем-то не то, что просила, а умоляла.

- Ладно, мама, что ты из меня зверя делаешь? Живите себе, как вам нравится. А Вика сама сделает свой выбор, когда вырастет. Мой «бизнес» ничем не хуже других, - Лара усмехнулась и добавила: - Не ворую, людей не граблю. Сами все дают.

Из дома выглянула Вика, обеспокоенная долгим отсутствием бабушки и мамы:

- Ну что вы во дворе застряли? Чайник скоро выкипит.

Женщины, переглянувшись еще раз, заспешили в дом.

***

Прошел год.

За ним еще один.

И еще один.

Лара все так же редко навещала семью, все больше становясь похожей на «классическую» бандершу, содержательницу борделя и «катрана».

Её душа все больше ожесточалась.

Женщина, которой едва исполнилось тридцать лет, стала жесткой и циничной сверх меры, оценивая людей только с позиции: сколько денег они могли ей дать, какую выгоду можно поиметь с них.

Вика продолжала все так же учиться все в той же школе.

Училась она средне.

Брала скорее усидчивостью, чем врожденной способностью к познанию нового.

В школе её давно определили в «твердые хорошисты», не ожидая от девочки ничего иного.

Каждое лето Галина все так же продолжала вывозить дважды в неделю девочку, которая постепенно превращалась в юную девушку, на море, в облюбованную ими с первого посещения Аркадию.

Вика вытянулась и повзрослела.

Её пшеничные пышные волосы уже достигали середины ягодиц.

Галина по-прежнему не стригла внучку, разве что подравнивала пару раз в год кончики волос. Светло-серые глаза смотрели на мир с испугом, словно ожидая от него каких-то подвохов, каких-то неприятностей.

Иногда, накупавшись и наплававшись в море, Вика садилась на край пирса, пожимала под себя еще худенькие ноги, распускала волосы, позволяя морскому бризу развевать их, играя и балуясь. В эти минуты девочка напоминала Андерсеновскую Русалочку, неведомо каким течением заброшенную на берег южного моря…

8. Глава без номера, вне времени и пространства

Мойры замерли на пороге пещеры, с восторгом глядя на плоды своего труда. Они по-прежнему держались за руки, и, казалось, о чем-то задумались, любуясь тем, что происходило в их владениях.