– Спасибо. Куда это нас?

– На главную площадь, вона и памятник рогатому стоит, как мечта нестояния, – витиевато объяснился упырь. – Здеся Моньку жечь будут, народ за дровами побёг.

Конечно, попасть на главную площадь нечистого города не есть самое удачное тактическое решение – тут тебя со всех сторон видно и все на тебя облизываются. С другой стороны, иди я привычными путями, так пришлось бы мимо арки двигаться, опять с бесами-охранниками бодаться, а у меня на них уже, честно говоря, фантазии не хватает. Да и надо бы как-то Катеньку оповестить о моём визите. Небось не осудит, всё ж таки не за её общением радостным прибежал, а друга спасать. Прости меня, Господи, за слова такие…

– Эй, хорунжий, чё задумался-то? – Пользуясь тем, что Шлёма отошёл шагов на десять, кого-то высматривать, меня потеребил за штанину маленький калмыцкий улан в яркой форме и шапке с традиционным квадратным верхом.

Вспомнишь беса, он тут как тут…

– Остынь, служивый, по делу я.

– Ну дык какие сомненья-то, ты у нас в Оборотном вечно то по делу, а то к Хозяйке шуры-муры крутить.

– Я вот те хвост за такие слова откручу!

Маленький калмык ловко отпрыгнул в сторону и выхватил изящный дорожный пистолетик английского производства. Пулька в нём не больше горошины, но попадёт в лоб – мало не покажется. А с такого расстояния мелкому ему по крупному мне не попасть, это ж как постараться надо…

– Ну чё, Иловайский? Чё скажешь-то напоследок? Молиться будешь или пощады просить? Так вот тебе!

Проклятый бес не дал мне возможности даже перекреститься, в единый миг спустив курок. Грохнул выстрел! Тяжёлая горячая волна ударила меня в грудь, едва не свалив напрочь. Я с трудом устоял на ногах, чихнул, прокашлялся от едкого порохового дыма, положил руку на грудь, желая ощупать простреленное сердце, и… хм? А дырки-то вроде и нет.

– Эй, прыщ двурогий, ты как оружие заряжал-то?

– Как положено, – растерянно забормотал охранник, от огорчения хлюпая носом. – Пороху в дуло, да пыж, да пулю, да на полку пороху, ну и кремень новый…

– Пулю в стволе вторым пыжом закреплять надо, деревня ты косорукая, – беззлобно пояснил я, вздохнув полной грудью. – Учить бы тебя нагайкою за то, что службы не знаешь, да некогда. Иди, доложись старшому. Скажи, Иловайский отправил наказываться!

– Помилосердствуй, хорунжий? – Двое проходивших мимо кровопивцев сочувственно кивнули в сторону упавшего на колени улана. – Нешто сам не знаешь, какое у бесов начальство лютое? Сам накажи! Милостивее будет…

– Не знаю и знать не хочу. Он был просто обязан меня застрелить, а сам пистолет толком зарядить не умеет! Где моя геройская смерть от предательской пули? Как я теперь про чёрного ворона петь буду? Почему меня до сих пор не убили, сколько можно? У меня тоже свои планы, дела, личная жизнь, нервы, в конце концов!

– Да мы понимаем. – Уже шестеро сочувствующих прохожих вступились за бедного беса. – Виноват он, конечно, дык то по молодости и горячности излишней. Прости дурака, Иловайский, не губи паренька, начальство с ним такую противоестественность сделает, потом только в Голландию и эмигрировать, благо опыта нахватал полны штаны в облипку, с кружевами!

– Ладно, – уступил я, видя, что Шлёма повернул назад. – У меня сердце отходчивое…

– Опять, поди, всех меж собой драться заставишь? – понятливо вскинулся бес.

– Нет, я за справедливость. Вот зарядишь пистолет заново да попадёшь с трёх шагов мне в грудь с завязанными глазами – тогда прощу!

– А ежели опять смажет? – заинтересовались два породистых людоеда нордической внешности.