Я громко сглотнула, вытерев влажные ладони о джинсы. Сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять пробившую тело дрожь. И все же двумя пальцами вытащила этот злосчастный конверт. Аккуратно, медленно, глядя на него как на самую ядовитую в мире змею.

Плотная бумага легко распрямилась, демонстрируя старомодную сургучную печать на краю. Самую обычную, круглую, без инициалов, подписей и хоть каких-то опознавательных знаков. От вида которой у меня самым натуральным образом подкосились колени, и я медленно сползла по стеночке вниз, держа этот злосчастный конверт на вытянутых руках перед собой.

- Не хочу…. - я тихо выдохнула, откинув голову назад и сглатывая горький ком тошноты, подкативший к горлу. В кои-то веки искренне пожелав, чтобы все мои подозрения и опасения оказались внезапной паранойей, обострившейся на почве стресса и травматических воспоминаний. Боже, да я даже согласна на официальную бумажку с диагнозом, лишь бы…

Только бы в этом конверте было не то, о чем я подумала, увидев его. Только бы не оно. Только бы не снова!

Приложившись пару раз затылком об стену, я все же вновь подняла голову, уставившись на анонимное послание. И облизнув внезапно пересохшие губы, сломала все еще дрожащими пальцами печать, открывая его. С тихим шелестом вытаскивая из шершавой на ощупь бумаги один-единственный лист и чудом успевая зажать себе рот до того, как заору.

На листе формата А4, на глянцевой, толстой бумаге была распечатана одна единственная цветная фотография. Потертые, местами порванные пуанты нежного, светло-бежевого цвета, с широкими лентами-завязками лежали на бинтах, пропитанных местами кровью. В окружении мелких осколков и сломанных бритвенных лезвий они смотрелись…

До ужаса прекрасно. Так прекрасно, что у меня сводило желудок от ужаса, а на языке скопилась противная горечь, а сердце громко бухало в груди. Я, как ни старалась, не могла отвести взгляда, прекрасно помня, как одела эти самые пуанты в первый раз. И как снимала их в последний, глотая слезы боли и пытаясь не орать от вида крови, пропитавшей ткань.

“Любовь” коллег по цеху и их “высокая” оценка моих способностей оставили белесые шрамы на стопе и пальцах. И чужая зависть в мире искусства может стоить тебе всего и даже больше.

- “Я храню это чудесное воспоминание… А ты?” - я хрипло втянула воздух сквозь зубы, читая послание, выведенное каллиграфическим почерком внизу фотографии. Затем прочла еще раз и еще. Вспышка злости обожгла изнутри и я, зло скривившись, резким движением разорвала лист бумаги на мелкие кусочки.

Аккуратно сложив их в конверт и смяв его в кулаке в комок так, что острые края больно врезались в кожу. Успев засунуть его в карман джинсов до того, как на лестнице появился чему-то довольно улыбающийся Ден, крутя в руках связку моих ключей.

Рассказывать братцу об этом послании я не собиралась. Как и думать о том, чем вызван этот “привет из прошлого” и что еще ждать.

***

Ее взгляд.

Насмешливый, теплый, мягкий. Он был повсюду, он преследовал его ночами. Он окружал его и это было…

Великолепно.

Длинные пальцы нежно скользили по черно-белым фотографиям, занимавшим все свободное пространство на стене. Разные ракурсы, разные места, разное время года. И всегда одна и та же девушка. Чуть печальная, расстроенная, разозленная, воодушевленная. Такая разная и такая одинаковая, такая близкая и такая далекая.

Смотревшая прямо на него, прямо в объектив его фотоаппарата. И все равно не замечающая очевидного. Не замечающая его. Что ж…

Он это обязательно исправит.

- Моя милая Ярослава, - он ведет пальцем по изгибу пухлых, чуть тронутых робкой улыбкой губ. - Это было так страшно, так грустно терять тебя из виду… Но я сделаю все, слышишь? Все, чтобы этого больше не повторилось. ты же хочешь этого, верно, моя девочка? Хочешь быть всегда у меня на виду...