И Юстас тут же приступил к осуществлению своего плана. Тихонько поднявшись на ноги, он направился к деревьям, стараясь не торопиться, будто просто захотел немного размяться. Удивительно, как скоро голоса стали не слышны и каким тихим, тёплым и зелёным оказался лес.

Юстас почувствовал, что может перейти на более быстрый и решительный шаг, и вскоре вышел на опушку, оказавшись перед крутым склоном. Подниматься по сухой траве было трудно, но, действуя руками и ногами, пыхтя и то и дело ударяясь лбом о землю, он продолжал путь. Кстати, это свидетельствует о том, что новая, непривычная для него жизнь пошла ему на пользу: прежний Юстас, который во всём полагался на родителей, сдался бы через десять минут.

Медленно, с несколькими остановками, он до брался до гребня, надеясь отсюда увидеть середину острова, но облака опустились ниже, и кругом стелился густой туман. Он сел и посмотрел туда, откуда пришёл. С такой высоты лежавший внизу залив казался крошечным, а море простиралось на многие мили кругом. Потом туман с гор приблизился и окружил его, плотный, но не холодный, и он улёгся на траву поудобнее.

Уединение почему-то не принесло Юстасу радости, а если и принесло, то ненадолго. Он ощутил одиночество – наверное, впервые в жизни, – и это ощущение пришло к нему не вдруг, а постепенно, когда понял, что до него не долетает ни малейшего звука. Ему пришло в голову, что он мог пролежать так несколько часов. Вдруг все остальные уплыли! Вдруг они позволили ему уйти только для того, чтобы оставить здесь!

В панике он вскочил и стал спускаться, но поторопился, поскользнулся на сухой траве и съехал на несколько футов. Решив, что из-за этого слишком отклонился влево, снова вскарабкался наверх, как можно ближе к тому месту, откуда, как ему казалось, начался его путь вниз, и пошёл вниз по склону, стараясь держаться правее. Спуск был легче подъёма, но всё равно следовало соблюдать осторожность, потому что впереди ничего не видно дальше чем на ярд, а кругом по-прежнему царила тишина. Мало приятного в том, чтобы идти осторожно, когда внутри тебя всё кричит: «Скорей, скорей, скорей!» С каждой минутой жуткая мысль, что его оставили на острове, всё крепла. Если бы он хорошенько подумал, то понял бы, что ни Каспиан, ни брат и сестра Певенси ни в коем случае так бы не поступили, но Юстас давно уже убедил себя, что все они изверги в человеческом образе.

– Наконец-то! – воскликнул Юстас, скатившись по каменистому склону, который называют осыпью, и оказавшись в долине. – Ну и где же все эти деревья? Впереди вроде бы виднеется что-то тёмное. Хоть бы туман разошёлся поскорее.

И действительно посветлело, только радости Юстасу это не прибавило. Он оказался в совершенно незнакомом месте, а никакого моря не было и в помине.

В эту самую минуту все остальные умывались в реке, собираясь поужинать и отдохнуть. Три отличных лучника, которые направились к холмам, видневшимся к северу от залива, вернулись с парочкой диких коз, которых теперь жарили на костре. Каспиан приказал доставить на берег бочку вина, замечательного крепкого вина из Орландии, которое полагалось смешивать с водой и только потом пить, так что его должно было с избытком хватить на всех. Работа была сделана, и за ужином царило веселье. Только после второй порции козлятины Эдмунд спросил:

– А где же этот Юстас?

А Юстас в это время пытался понять, где оказался. Долина больше походила на огромный ров или траншею из-за крутых обрывов вокруг. Дно было покрыто растительностью, но там и сям торчали скалы, а кое-где Юстас заметил тёмные пятна выжженной травы, похожие на те, что можно увидеть в засушливое лето на железнодорожной насыпи. На расстоянии ярдов пятнадцати виднелся пруд с прозрачной неподвижной водой. На первый взгляд в долине никого не было: ни животных, ни птиц, ни насекомых. Солнце клонилось к закату, и на краю долины виднелись мрачные вершины и пики гор.