Неприятности начались, когда пришло время царевичу выбирать себе невесту.

Личины, носимые нами на публике, часто содержали скрытую аллюзию, иногда с элементом юмора. Так братьям было интереснее играть свои роли.

– Нельзя ли подловить Барунданди на чем-нибудь? – поинтересовалась я. – Кроме его жадности? – Вообще-то, я думала, что он наиболее полезен для нас именно в своем теперешнем качестве. Любой, кто займет его место, наверняка окажется столь же продажным, но вряд будет столь же великодушен к Минь Сабредил. – И еще. Может, есть смысл выманить его оттуда?

Никто не видел стратегического резона в том, чтобы захватить этого человека.

– Почему спрашиваешь? – поинтересовалась Сари.

– Потому что, думаю, его будет нетрудно соблазнить. Тобо оденется девушкой, а когда Барунданди подкатится к нему, твой сын скажет, что готов встретиться, но только не во дворце…

Сари ничуть не оскорбило такое предложение. Хитрость – законное оружие войны.

– А не лучше ли проделать все это с Гокле?

– Пожалуй. Хотя он, похоже, интересуется совсем уж малолетними. Можно спросить у Лебедя. Вообще-то, я предполагала захватить Гокле в том месте, где обманники убили Коджи.

Наши враги, засевшие во дворце, редко покидали его. Именно поэтому так важно было заполучить Плетеного Лебедя.

Сари запела. Мурген, однако, не торопился.

– Мургену тоже надо заглянуть в этот веселый дом. Он лучше любого из нас разберется, что там происходит.

Хотя, без сомнения, нашлось бы немало братьев, которые пожелали бы рискнуть собой и отправиться туда на разведку. Желательно с условием, что торопиться не обязательно.

Сари кивнула, не нарушая ритма своей колыбельной.

– Можно даже…

Нет. Нельзя просто сжечь этот бордель, когда там будет Гокле. Никто из наших не понял бы, зачем уничтожать такой замечательный публичный дом, – хотя некоторых наверняка увлекла бы сама идея устроить пожар.

Одноглазый снова притворился спящим, но потом спросил, не открывая глаз:

– Ты уже решила, что предпринять, Малышка? Я имею в виду стратегический план?

– Да.

Я сама удивилась, когда у меня это вырвалось. Чисто интуитивно, где-то глубоко внутри, совершенно не отдавая себе в этом отчета, я уже разработала детальный план освобождения Плененных и воскрешения Отряда. И этот план начал осуществляться. После стольких лет бездействия и безмолвия.

Возник Мурген и забормотал что-то о белой вороне. Вид у него был совсем безумный. Я спросила колдунов:

– Вы уже придумали, как удержать его здесь?

– Опять она за свое, – проворчал Одноглазый. – Что ни сделай, все мало.

– Это можно, – заявил Гоблин. – Но мне по-прежнему непонятно, зачем это нужно.

– Мурген не очень-то склонен к сотрудничеству. Не нравится ему здесь, и он потихоньку теряет связь с реальным миром. Предпочитает в полусне бродить по своим пещерам. – Я говорила все это наугад. – И парить на белых крыльях. Быть посланцем Кади.

– Почему белых?

Они не читали Анналы.

– Ворона-альбинос, которая иногда внезапно появляется. Временами Мурген как бы оказывается внутри ее. Его туда помещает Кина. Или делала так прежде, а теперь он цепляется за эту возможность, как делал в те времена, когда Душелов его на такое сподвигла.

– Откуда тебе все это известно?

– Я читаю, в отличие от некоторых. И временами даже читаю Анналы. И в процессе чтения стараюсь понять, что у Мургена скрыто между строк. Даже такое, о чем он и сам мог не догадываться. Полагаю, образ белой вороны сейчас привлекает его тем, что позволяет обрести реальную плоть и выбраться из пещер. Либо он подпадает под влияние Кины всякий раз, когда та пробуждается. Но сейчас все это не имеет значения. Важно лишь одно: чтобы он следил за шайкой наших врагов. И чтобы я могла заломать ему руку, если понадобится.