Миклуш толкнул одну дверь, затем другую, и Шани вошел за ним в уютный, жарко натопленный кабинет.

– Личные покои моего батюшки, – пояснил Миклуш, опускаясь в огромное кресло старинной работы. Палка встала рядом, словно верный часовой. – Сюда никто не забирается (привидений боятся, что ли?), а я прихожу, чтобы отдохнуть и поразмыслить. Садись. Ничего, что я сразу на «ты»?

– Кому, как не вам, так говорить, государь? – скромно ответил Шани и сел на диван напротив.

Некоторое время они рассматривали друг друга, затем Миклуш шумно вздохнул и сказал:

– Интересные у тебя глаза. Бабам погибель.

Шани пожал плечами:

– Таким уродился. Ничего не поделаешь.

– Известное дело.

Государь протянул руку и взял со стола тощую папку с бумагами.

– Я читал письмо о Сиреневом знамении. Любопытно это все. Монахи болтают, будто бы ты дух небесный, посланник Заступника.

– Многое говорят, но не все из этого правда, – усмехнулся Шани. – Я посланник Заступника, я святой, я байстрюк настоятеля Шаавхази. Вам решать, кем я буду для вас.

Миклуш довольно ухмыльнулся в усы. Было ясно, что ответ превзошел все его ожидания.

– Молодец. Не ломаешься, не кокетничаешь и не стесняешься неприятной правды, – похвалил он. – Я давно за тобой наблюдаю. Да ты и сам это понимаешь. Иначе с чего бы тебе вдруг деканом стать? Брант-инквизиторов в столице довольно, есть из кого выбрать.

Шани кивнул. Он подозревал, что за его назначением стоит крупная персона, но не думал, что он оказался в фаворе у самого государя.

– Благодарю вас, сир, – с искренним теплом произнес Шани. – Я рад, что не остаюсь более в неведении о том, кто принял столь значительное участие в моей судьбе.

– Не благодари, – вздохнул Миклуш. – Мне это ничего не стоило, кроме утоления корысти.

Так. Это уже становилось интересным.

– В чем же корысть? – спросил Шани как можно более невозмутимо.

Миклуш вздохнул, провел ладонью по усам и промолвил нерешительно, словно стеснялся своих слов или боялся, что его неправильно поймут:

– Меня хотят убить.

Шани проснулся оттого, что в дверь его съемной квартиры нетерпеливо и громко застучали. Открыв глаза, он сел в постели и некоторое время пытался понять, где находится и что происходит. Блаженная минута неведения после пробуждения быстро растаяла: он вспомнил вчерашний разговор с государем, и заботы вновь навалились на него всей своей тяжестью.

За окном занималось хмурое утро поздней осени, сыпала мелкая снежная крупка вперемешку с дождем, и далеко, в Бакалейной слободе, дворники стучали железом о железо, поднимая благочестивых бакалейщиков на раннюю молитву святому Власу. А здесь, в самом сердце столицы, в фешенебельном доме на площади Цветов было тихо, и никто даже не собирался просыпаться. День Заступникова воскресения, торопиться некуда, тем паче что последний сосед угомонился только час назад: в доме любили отмечать престольные и простые праздники и гулеванили почти каждый божий день.

Стук повторился. Шани поднялся с кровати и подошел к двери.

– Кто там?

Снаружи послышались долгий всхлип и жалобный вздох.

– Это я, Хельгин.

Шани открыл дверь, и Хельга тотчас же рухнула ему на грудь и разрыдалась. Высунувшись наружу, Шани убедился, что утренний визит не привлек внимания посторонних (при всей разгульности собственных нравов его соседи отличались невероятной и неуместной бдительностью по отношению к новоиспеченному декану в любое время дня и ночи), а затем задвинул засов и провел Хельгу в комнату. Та, судя по всему, пребывала в глубокой истерике: девушку трясло, она заливалась слезами и вряд ли понимала до конца, где находится. По подбородку стекала тонкая струйка крови из безжалостно искусанной нижней губы.