– Однако, ваше высокоблагородие, они не наши…

– Как не ваши? А чьи? Что значит – не ваши?..

– А то, что они уже в госпитале, и пускай с ними судейские разбираются, а нас интересуют, значит, дезертиры, которые с позиций бегут, то есть их нам ловить… они наши.

– Ну что ж! – Ротмистр щупал бритый подбородок. – Правда в ваших словах… – Он склонился под стол, и Жамин услышал характерный стук, когда сапоги ставят каблуками на деревянный пол. – Сейчас мы поедем в госпиталь, а командир скоро у вас будет… ещё о-го-го какой командир!..

Жамин не понял ничего, но и делать было нечего. Он поднялся, ротмистр махнул ему рукой, и Жамин вышел.

От залива вдоль Двины дул влажный солёный ветер, то тёплый и надувал весну, то пронзительно-холодный, и тогда позёмкой наметал за углами домов косые рёбра сугробов. Жамин пожался, крепко сцепил в замок пальцы в дорогих кожаных перчатках и подумал, садиться ему в седло на ветер или подождать ротмистра в тёплой дежурной части, и сел в седло. Вскоре вышел ротмистр, тут же к подъезду подтарахтел автомобиль, ротмистр уселся на заднее сиденье, и Жамин из седла увидел, как ротмистр потянулся руками вниз, к ногам, но военный автомобиль был не извозчичья коляска или санки, и медвежьей полости не полагалось. Ротмистр недовольно пожался, насупил брови, поднял воротник шинели и поправил блёклые порыжелые наушники под фуражкой.

«А чё ж папаху не надел? А наушники – гимназические ещё, што ли?» – подумал с ухмылкой Жамин и тронулся за автомобилем.

Красивая Рига, несмотря на жестокий ветер, радовала. От штаба до госпиталя было по прямой недалеко, и Жамин в седле отражался в больших зеркальных витринах магазинов первых этажей. И он, и его Дракон.

Как и было предписано, он прибыл в Ригу после Рождества в самый канун Нового года и сразу был принят Быховским. Ротмистр тогда держался чеканно кратко, он выдал Жамину новое предписание, и Жамин отправился в местечко Сигулда на восток от Риги за сорок верст. В отряд прибывали люди, унтер-офицеры кавалерии, казаки, почти все из госпиталей, вылечившись после ранений. Многие роптали, они рассчитывали попасть в свои полки, а вместо этого оказались не среди своих, а как они понимали – против своих. Жамин в их разговоры не вмешивался и из числа обер-офицеров, которых вместе с командиром должно было быть не менее четырёх, пока что был один.

На тесный госпитальный двор заехали через арку, ротмистр вылез из автомобиля и, не оглядываясь на Жамина, пошёл к подъезду на чёрную лестницу. Жамин привязал Дракона к коновязи и проследовал за ротмистром. Быховский, пыхтя, поднимался по ступеням узкой лестницы, мимо его объёмистой фигуры, прижимаясь к стене, пытались проскочить фельдшера, санитары и легкораненые. Увидев Быховского, они выпучивали глаза и сожалели о том, что их понесла нелёгкая на лестницу именно в этот момент. Быховского в госпитале знали, Жамин это сразу понял. Он поднимался и как-то так незаметно пытался зажать нос, чтобы не ощущать жуткий острый дух лекарств и ещё чего-то, от чего хотелось стошнить.

– Нам по парадным лестницам ходить не пристало, сами понимаете, Жамин, – за спину бросил ротмистр, и Жамин только выдохнул: «Читает он мои мысли! Читает!»

Кабинет главного врача был просторный, но Жамину показалось, что две грузные фигуры, ротмистра и главного врача, заполнили его чуть ли не весь. Ротмистр и главврач коротко поздоровались, они часто виделись, и главврач, не обратив никакого внимания на Жамина, положил перед усевшимся ротмистром список.