Что ж, действительно, князь выступил инициатором «замирения» с татарами. Но произошло это тогда, когда время для активного сопротивления уже было упущено. Следует, однако, заметить, что сопротивление могущественному внешнему противнику для князя – не только вопрос личного мужества, а еще и вопрос ответственности перед вверившим ему власть населением города. Александр не был князем всей Русской земли, он был князем лишь земли Новгородской. Если шансы на победу невелики – он не имел права рисковать жизнями и судьбами людей. Почему, собственно, предосудительно, что Александр не захотел, чтобы Новгород пополнил список сожженных Батыем русских городов, которые были ничем не слабее Новгорода и Пскова? Князю, профессионалу войны и политики, расстановка сил была хорошо известна: большинство русских городов уже лежало в руинах, попытка сопротивления силами всего лишь двух волостей действительно была безнадежной. Александр едет в Орду, «дабы отмолити людии от беды» и освободить русских от обязанности посылать свои полки для участия в татарских походах. Поездка заканчивается для него смертью. Это был последний его подвиг. Свое исключительное личное мужество Александр доказывал не однажды.

В 16 лет он начал самостоятельное княжение в Новгороде. Первым его значительным подвигом было сражение с потомками все тех же викингов – шведами. В настоящее время часто предпринимаются попытки поставить под сомнение значение битвы на Неве. К числу особенно курьезных следует отнести книгу «историка»-дилетанта А. Нестеренко, в которой автор приводит из страницы в страницу один лишь довод – в шведских хрониках сведений о битве нет. А в доказательство того, что средневековые авторы не замалчивали поражений, вспоминает… русские летописи.

Да, русские летописцы честно сообщали обо всем: и о победах, и о поражениях. Но какое это отношение имеет к шведским хроникам? Для того чтобы понять, что могло, а чего не могло быть в скандинавских хрониках, нужно подвергать источниковедческому анализу именно их, а не то, что удобно автору. Невдомек Нестеренко и то, что шведское описание событий XIII века было составлено лишь в XIV веке, в то время как Новгородская первая летопись старшего извода, зафиксировавшая сам факт и ход битвы, была составлена в XIII веке и содержит неоспоримые свидетельства того, что сведения о битве летописец черпал у непосредственных ее участников.

Впрочем, работа с отечественными летописями и житиями в книге А. Нестеренко еще более неуклюжа. Всем русским источникам указанный автор напрочь отказывает в правдоподобии (все на том же основании, что в «шведских хрониках ничего такого нет»). В том числе в разряд «лживых» ретивый ниспровергатель отнес и один из главных источников по истории деятельности Александра – его «Житие». Фантастические подробности, свойственные всем средневековым историческим описаниям, кажутся А. Нестеренко свидетельством их лживости. Самодеятельному автору можно посоветовать почитать так любимые им скандинавские хроники, а не только французскую иллюстрированную военную энциклопедию, с восторженного рассказа о которой начинает этот, с позволения сказать, «труд»: «фантастических» подробностей в сагах он найдет в них не меньше. Такова была особенность средневекового литературного этикета и сознания: человек воспринимал мир сквозь призму магического. Книга изобилует фактическими ошибками, допустить которые постыдился бы даже школьник. Но это не мешает автору беззастенчиво высказываться по самым разным вопросам.