- Зеленная, барыня. Ещё бисквитная есть, ежели сладостей хочется, а ещё есть мелочная… Все они на Язовенной улице, там и модистка есть, другая, не та, что к мадам приезжала. Та, что к мадам приезжала, подешевле да поскромнее.

- Отлично! – ответила я с воодушевлением. Обожаю шоппинг! – Скажи Порфирию, я сейчас спущусь.

- Бегу, барыня, - Лесси присела в книксене и выскочила из кабинета.

Я же открыла сейф, взяла себе несколько бумажек по «двадцать пять рублей ходячею монетою», сложила их в ридикюльчик-сердце и с лёгкой душой пошла вниз. Оглянулась на обед, который не доела. Надо сказать кухарке, чтобы разогрела мне его на ужин – крылышки выглядят аппетитно, но в корсете у меня совершенно нет места, чтобы слопать всё. Наверное, на то и расчёт…

Из нижнего коридора свернула на кухню. Акулина пила чай – вкусно, с чувством, с прихлёбом – из блюдца. Боже мой, ведь я столько лет не видала никого, кто пил бы чай, налив его в блюдце! Покойная моя прабабушка, приехавшая в Москву из села Красного на Волге, только так и делала. Но она была купеческой дочкой, у них в семье так было принято.

И вот теперь я умилилась, увидев Акулину с блюдцем на четырёх пальцах левой руки, с надкушенным бубликом в правой, сказала ей с улыбкой:

- Приятного аппетита.

- Ох, - только и ответила кухарка, освобождаясь от еды, вскакивая, отряхивая передник и кланяясь. – Ох, барыня, не велите наказывать, уж думала – отдохну маленько перед ужином.

- Мне не за что вас наказывать, Акулина! – фыркнула я. – Просто хотела сказать, что я не доела обед, так что вы как-нибудь его разогрейте на ужин, хорошо?

- Богиня с вами, барыня! Как это так-то?

Кухарка даже перекрестилась, а потом оглянулась на печь:

- Я вам уже замочила селёдочку в молоке, поджарю да с картошечкой, да с огурчиком малосольным, да с капусточкой мочёной…

Я ощутила, как рот наполняется слюной, и проглотила её, сказала с невольным осуждением:

- Акулина, вы хотите, чтобы я растолстела, да?

- Что вы, барыня, у вас такая тоненькая талия…

Отмахнувшись, я снова представила жареную селёдку на картошке и развернулась на выход, бросив на прощание:

- А крылышки всё же приберегите на завтра хотя бы.

У входной двери я была поймана Лесси и жестоко одета в соломенную шляпку и перчатки. Девочка напутствовала меня:

- Нежелательно барыне шляпку снимать, а то веснушки одолеют кожу, а она у барыни такая белая, что завидки берут!

- Я не буду снимать, - послушно сказала я. А потом спросила: - Лесси, тебе купить что-нибудь в лавке?

Девочка опешила так, что я даже испугалась, что она в обморок упадёт. Она прижала руки к груди, на глазах выступили слёзы, и Лесси прошептала:

- Барыня так добра, так добра… Что вы, барыня, разве ж мне нешто нужно, когда я на вашей службе!

- Ладно, брось. Куплю тебе что-нибудь на свой вкус, раз ты не говоришь.

И я вышла на крыльцо, оставив девочку переживать своё нежданное счастье.

Порфирий ждал меня у ворот на передке коляски с вожжами в руках. Увидев, соскочил, согнулся в поклоне и подал руку. Я уже с некоторой привычкой забралась в ненадёжное средство передвижения и сказала кучеру:

- Будь добр и любезен отвезти меня на улицу Язвенную… Ой! Как её там… Где лавки!

- На Язовенную, барыня хотели сказать, - почтительно кашлянул в кулак Порфирий, карабкаясь на передок. – А как же, всенепременно отвезу! Как раз самая торговля чичас.

- А тебе что-нибудь купить, Порфирий? – спросила уже почти машинально и получила ответ:

- Что вы, барыня, рази мне нешто нужно? Вы уж себя побалуйте, барыня, вам-то важнее!