– Тогда за что же, по-твоему, он любит этого поэта?

– За то, что его стихи – это зеркало, в котором его высочество видит себя.

Я нахмурилась. То ли я чего-то не знаю об Элае, то ли мне опять мастерски дурят голову.

Слуга тем временем принес несколько листков бумаги и чернильницу с гусиным пером, которые положил перед Аштаром.

– Умеешь писать на нашем языке? – спросила я.

– Немного.

– Покажи.

– Что мне написать, госпожа?

– Что хочешь.

Он подвинул лист к себе и откупорил чернильницу. Я следила за его движениями – точными, четкими. У эльфа были длинные пальцы, благодаря которым руки казались изящными, но крепкие запястья свидетельствовали о том, что принадлежат воину. Я задержалась на них глазами и вздрогнула. По плечам будто прошелся холодный северный ветер.

В Хелсаррете обучали не только магии, но и вполне земным наукам. Медицине в том числе. Шрамы на руках и пальцах Аштара выглядели так, словно их много раз целенаправленно ломали, сращивали, а затем ломали вновь.

Такого можно было добиться только с помощью колдовства. Ходили слухи, что среди королевских палачей и правда есть маг. Конечно, в полном смысле слова его так нельзя было назвать – обучение в Хелсаррете он не окончил, иначе я бы знала об этом. Однако и крохи дара можно отточить до такой степени, чтобы стать в чем-то мастером. Говорили, этот палач платит цену особым образом – он истязает жертв, затем забирает их боль на себя, чтобы исцелить, и получает от этого извращенное удовольствие.

Сложно было представить, сколько этот урод работал над Аштаром. Может быть, все те полгода, что его держали в темнице.

Сердце сжалось от жалости. Дроу убил захватчиков, которые пришли в его страну. Так сделал бы любой, кому дороги его родина и народ. Аштара на самом деле истязали не за то, что он убил вражеских военачальников, а за то, что он поднял руку на драконов.

Он не заслужил страданий, которые ему причинили. Как и моя семья ничем не заслужила того, что их всех перерезали.

Хотя прошло два года, эмоции по-прежнему накатывали волной, грозя захлестнуть по голову. Я глубоко вдохнула, стараясь сдержать их. Сейчас не время и не место для горьких воспоминаний.

Аштар истолковал мой вздох по-своему.

– Вам не нравится, что я пишу, госпожа?

Прочистив горло, я попыталась сосредоточиться на движениях пера. На удивление дроу водил им по бумаге твердо, многократно изломанные руки не дрожали и выписывали ровные, четкие буквы без клякс. Почерку недоставало красоты, но это мелочь – к работе переписчика раба и так не допустят, по крайней мере не сразу после приема в мастерскую. А что за текст появлялся на желтоватой бумаге…

Сначала я подумала, что это очередное пошлое стихотворение из той книжки, затем поняла, что нет – рифмы и слоги не складывались. Щеки стали разгораться, хотя на сад уже опускалась вечерняя прохлада.

Эльф писал быстро, глаз выхватывал только отдельные словосочетания. Золотые кудри, губы словно лепестки мака, шея белее и изящнее лебединой, расцветающие под полупрозрачным шелком платья бутоны сос… Что?!

Я в ужасе бросила взгляд на собственную грудь. Платье было белым, никак не полупрозрачным и совершенно приличным – ничегошеньки под ним не просвечивалось.

– Ты что такое пишешь?! – возмутилась я.

– Простите, госпожа, – рука эльфа замерла. – Мне показалось, вы читаете с интересом.

– Нет! Да как ты вообще посмел!

Сердце колотилось, как будто… как будто… У меня даже сравнение не получалось подобрать от негодования.

– Еще раз нижайше прошу прощения. У нас в Берзане принято без страха и стыда восхищаться красотой, если видишь ее в вещи или в живом существе.