Марья Алексеевна с сомнением покачала головой.

– Откуда ты это взяла?

– Из старых журналов, – призналась я, не став уточнять, что «старыми» были журналы двадцатых годов двадцатого же века, сохранившиеся у деда.

– Кабы в журналах такое было, все бы пользовались, а я что-то не слышала, чтобы жакру прессом отжимали.

– Марья Алексеевна, так я-то не все! Тетушка говорила, мы в долгах как в шелках. Тут о каждой змейке думать приходится. Сами посчитайте: я сейчас с брошенных пчелами колод принесла два ведра сот.

Генеральша озадаченно кивнула.

– Это около десяти фунтов воска. Если еще два-три раза выварить и отжать, можно еще пару фунтов добыть, а это по нынешним ценам около двух отрубов! Только с четырех колод, а их там сорок брошенных. Хорошо, пусть половину мыши погрызли. Десять отрубов в землю закапывать? Это корова!

– Ну, Глаша, ну шустра! – всплеснула руками Марья Алексеевна. – Не удивлюсь, если ты и из выжимок найдешь, что вытащить.

– Конечно! – воодушевилась я, сделав вид, будто не замечаю смешинок в ее взгляде. – Часть можно дать курам и скоту как вита… как добавку, чтобы здоровей были. Основную часть проварить со щелоком – так можно еще лишнюю десятину воска добыть. А то, что останется, пустить на удобрение.

Еще можно подумать о спиртовой экстракции воска – но это осенью, когда забот меньше станет, так что пока и говорить вслух не стоит.

Генеральша рассмеялась.

– На все у тебя ответ найдется! – Она уставилась в потолок, явно что-то подсчитывая. – Значит, так. Софья за пресс наверняка об услуге попросит. Больше десятины луга ей на сезон не сдавать, овчинка выделки стоить не будет.

– Я запомню, спасибо.

Марья Алексеевна отправилась обратно в кладовую – «пока совсем не стемнело». Я, помешав начинающее закипать варево, собиралась вернуться к письмам, но стук копыт со стороны дороги снова отвлек от дел.

Из дрожек выскочил Нелидов. Поклонившись мне, подхватил небольшой сундучок. Кучер, едва дождавшись знака, тронул поводья и покатил прочь.

– Это все ваши вещи? – не удержалась я.

Он улыбнулся.

– Говорят, мудрец довольствуется малым. Хоть в чем-то я могу уподобиться мудрецу.

– Простите, это было бестактно с моей стороны, – опомнилась я. – Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Мы подошли к флигелю. Крапиву, проросшую сквозь крыльцо, вырвали еще утром, до приезда гостей, но облупившиеся наличники и подгнившие столбики у перил крыльца было видно даже в спускающихся сумерках.

– Я уже упоминала, что хозяйство не в лучшем состоянии, – зачем-то начала оправдываться я. – С прислугой тоже… сложно. Обед и ужин вместе со всеми, и вы всегда можете попросить еду на кухне, если понадобится. Топить уже, наверное, не придется до осени, но, если что, обратитесь к Герасиму, печи – его забота.

– Ничего страшного. Я привык обходиться без прислуги.

Я кивнула, открывая дверь. Оглядела комнату. Последние лучи солнца падали сквозь окно, и помещение выглядело просторным и светлым. Впрочем, просторным оно могло выглядеть из-за минимума мебели. Печка-голландка у стены с уходящей в потолок трубой. Огромный – метра два в длину – сундук, он же кровать.

– Постель в сундуке. – Я протянула Нелидову ключ. – Солому в тюфяке сменили сегодня, она свежая. Одеяло проветрили, подушку тоже, все там же. – Я едва не брякнула про исключительно экологичную набивку из гречневой лузги, но вовремя придержала язык за зубами, сообразив, что здесь шутку не оценят. – Простыни…

– У меня есть свои.

– Как хотите.

Что еще? Я огляделась снова. Стол с въевшимися пятнами, медный подсвечник и полдюжины свечей, письменный прибор и футляр с перьями. Полка с книгами – старые календари, насколько я могла судить по корешкам. Ширма, сейчас отгораживающая столик с умывальными принадлежностями, но ею можно отгородить и постель от посторонних глаз.