— Да ладно!

— Как выражаешься, — старуха чуть не плюнула мне под ноги, обозленная. — Ну и язык… разве так говорят со старшими?! Ты должна говорить: «Да, мадам! Как прикажете, мадам!». Учить и учить тебя еще, деревенщину неотесанную. Ну, да ладно. Это дело поправимое. Я быстро налажу тебе мозги-то!

И она гадко захихикала, аж кровь стыла в жилах.

Я покосилась на ее палку. Догадываюсь, каким образом она собралась меня учить…

— Грегори моему, — продолжала меж тем бабка, — нужна покорная, тихая и благочестивая жена. Поэтому ты мне за науку должна в ноги поклониться. Берем тебя, подзаборную, в свою семью. Человека из тебя сделаем. Уважаемую женщину! Это, знаешь, дорогого стоит. Уж куда больше, чем твой хлев, — старуха презрительно окинула взглядом таверну. — Управлять тут всем я буду.

— Простите, что?!

— Негоже молодой жене шляться и задницей вилять перед мужиками, — проговорила зло старуха. — Иди на кухню, там твое место. Готовить ты еще можешь, а тут, по залу расхаживать — ни-ни.

Старуха снова огляделась кругом с видом хозяйки, готовой все взять в свой кулак и сжать так, чтоб денежки рекой потекли. В карман.

В ее карман.

— Ну, ничего, — приободрившись, произнесла она, и глазки ее заблестели из-под лохматых бровей. — Я тут наведу порядок. Я тут все переделаю! Чем ты кормишь посетителей? Свининой? Не жирно ли? Расточительство какое! Каши с них было б достаточно! А что за клубни ты подаешь? О них только и говорят. Дорого они стоят? Наверное, придется от них отказаться, это нам не по карману. Нечего деньги транжирить. Горе ты мое… не умеешь распоряжаться имуществом, не берись! Когда переезжать-то к тебе будем? Комната-то подходящая для меня найдется? Имей в виду, я спать где попало не стану! Пожалуй, пока в твою поселюсь. А потом, когда в другой наведешь порядок, да ремонт сделаешь, туда съеду.

— Вон пошла, — очень зло и как можно отчетливее произнесла я. Старуха даже захлебнулась от моего нахальства.

— Что! — выкрикнула она. Но голос ее превратился в какое-то сипение. Глаза на лоб полезли. Она стукнула палкой об пол, как будто напугать меня хотела, но тут же осеклась, обнаружив конец моего стека под своим дряблым подбородком.

— Я сказала, — прорычала я, тыча стеком в ее морщинистую черепашью вытянутую шею, и едва удерживая себя от того, чтоб в пару взмахов разукрасить ее мерзкую наглую рожу алыми полосами, — пошла вон, старая сука! И говнюка своего похотливого забирай к чертовой матери, пока я не велела вам руки и ноги переломать, и не выкинула в сарай к свиньям!

— Да как ты смеешь! — вскипел Грегори, который до сих пор стоял смирно и тихо.

Он сунулся мне под горячую руку, и я не без удовольствия обрушила свой стек на него.

В меня словно бес вселился; Грегори орал от боли, а я хлестала и хлестала, не особо-то заботясь о том, куда попаду.

Наверное, мне стоило б испугаться и собственной смелости, и того, что Грегори может ответить мне, скрутить руки и отнять хлыст. Но он оказался трусом; он предпочел уворачиваться из-под руки озверевшей Мари, а не драться с ней!

А вот старуха была не из робкого десятка.

Ловко тюкнула она меня своей палкой, и я закричала от боли.

От боли и гнева.

И следующий удар пришелся по ее руке, рассекая кожу до крови.

А еще я ловким пинком подшибла ее палку, и старуха, лишившись опоры, рухнула передо мной на колени. И мои гости, мои постояльцы тотчас навалились на эту парочку, крепко ухватили их за руки.

— Я сказала, — тяжело дыша и отходя от приступа ярости, вымолвила я, — оба пошли вон. Вас сюда не звали. Вам тут не рады. Ничего здесь вам не принадлежит и принадлежать не будет!