Судя по всему, тот был дирижером – он держал в руках листы с нотами и что-то вдохновенно бубнил, переворачивая страницы.

И вокалистом. Так как откашлявшись, он снова завел что-то про красотку. Неприступную.

Чуть в стороне, как ни в чём не бывало, стоял Одар. Он выглядел до безобразия довольным собой, облокотившись на фонарь и скрестив руки на груди.

Боги, не мог же он решиться на ТАКОЕ?! Или мог?..

– О нет, – выдохнула я, прижав пальцы к вискам.

Как только я показалась в окне, Одар заметил меня и, расплывшись в широчайшей улыбке, торжественно помахал рукой.

– Музыка! – громко скомандовал он.

И она грянула!

Серенада.

Когда-то в пансионе в одну из девушек с последнего курса влюбился младший сын местного лорда. У него не было денег и титула, но была гитара, красивый голос, харизма и бездна обаятельной наглости.

Потому он периодически приходил под окна нашего пансиона и пел.

Слушали все. Даже наставницы млели, мне кажется.

Но сейчас… сейчас все было по-другому!

Я снова во все глаза уставилась на Одара. Он невозмутимо глядел в ответ.

А солист продолжал надрываться за Ибисидского!

Как только солист взял высокую ноту, подчеркивая драматизм стиха о «тихом привете», я чуть не вздрогнула от этого… искусства. Проклятый мэр выглядел абсолютно довольным, как кот, объевшийся сливками. Он, похоже, даже наслаждался происходящим.

Музыканты старались, надо признать.

Трубачи старательно выдували мелодию. Барабанщик с микроскопическим барабаном старался выбить ритм так сосредоточенно, будто от этого зависела его жизнь. Лютнист терзал несчастный инструмент с таким энтузиазмом, что струны жалобно звенели.

Я не выдержала. Закусила губу, чтобы не расхохотаться в голос, но плечи предательски задрожали от сдерживаемого смеха.

Одар, увидев мою реакцию, ухмыльнулся шире. Да как у него совести хватает! Этот человек решил, что серенада, подкрепленная мини-оркестром и этими текстами, убедит меня… в чем? Забыла о «брачной ночи»? О его целях?

Тем временем, в финале каждого куплета трубачи устраивали что-то вроде фейерверка из нот, а лютнист явно экспериментировал со звучанием. Вот сейчас изобразил трель, которая больше походила на крик умирающего павлина.

И в этот момент случилось неизбежное.

В этот момент внизу распахнулась дверь террасы прозвучал Сарочкин голос. Громко и очень проникновенно:

– Одарушка, дорогуша, ежели шо, я знаю в столице хорошего мозгоправа.

Музыканты на мгновение сбились. Одар обернулся, недоверчиво подняв брови, но, кажется, не обиделся.

– Сара, ты сегодня как никогда остра, – произнес он с оттенком смешка, чуть поклонившись в сторону книги. – Но, видишь ли, мозгоправы тут не при чем. Это зов сердца.

Сара медленно закатила нарисованные глазки и ответила с нажимом:

– Зов сердца? А я вот зову к здравому смыслу!

Одар, которому, казалось, было всё равно на любые замечания, повернулся к музыкантам. Несколько слов, жест рукой – и они с заметным облегчением начали собираться. Подхватив свои инструменты, они поспешили за ворота, где стоял большой экипаж. Через минуту вся команда скрылась из виду, словно этого представления и не было.