Вездесущая Любовь Георгиевна была тут как тут.

— Иди, Тома, работай. Тебе сегодня ещё в бане прибираться, не до чаепитий,- и смерила с головы до ног Подольского таким взглядом, что тот десять раз пожалел о своих барских замашках.

Владимир Львович сразу превратился из солидного городского начальника в испуганного мальчика Вову в пиджаке не по размеру, готовый, того и гляди, шмыгать носом и лепетать:" А что я? Я ничего. Не я это."

Любовь Георгиевна любого могла своим взглядом в такое состояние погрузить.

Недаром в прошлые годы, когда жизнь в Межозёрном била ключом, она была директором школы.

Выпендрежников Любовь Георгиевна терпеть не могла. И тот факт, что Подольский был одним из лучших адвокатов в округе, что по уровню дохода находился над ней где-то в межгалактическом пространстве, её нисколько не смущал.

В хозяйском доме он был таким же подчиненным, как все остальные. А в служебной иерархии вообще к домашней прислуге никакого отношения не имел.

С тех пор Подольский старался не репетировать роль хозяина, а приезжая с бумагами к боссу в загородный дом, не забывал, что находится на работе.

***

— Владимир, консультация нужна. Всплыли кое-какие детали после гибели сына. Немаловажные. – за пару дней до разговора с Томой, Буров вызвал адвоката к себе в загородный дом в выходной день.

Случалось такое не часто и всегда по крайне неотложным делам.

Выглядел Александр Сергеевич невозмутимым, волнение выдавали лишь пальцы правой руки, барабанящие по столешнице письменного стола.

— Буду краток: оказалось, что от Сашки беременна одна из местных девушек.

Буров выдал адвокату информацию максимально ёмко.

— Понятно.Вопрос наследства. Какие притязания у девушки: она планирует рожать или готова получить откуп и сделать аборт? С отцовством, вернее с его отсутствием, мы в любом случае решим, если дойдёт до теста. Одним словом – командуйте, босс. Какая у меня задача, Александр Сергеевич? — Подольский принялся записывать пожелания шефа.

— Нет, Владимир. Всё с точностью до наоборот. Мне нужен этот ребёнок. Сашку я не растил, не дали. Молодой был, бедный, – Буров горько усмехнулся, – с женой брак по залету, по юности. Обоим по восемнадцать лет было. Не успели расписаться и Сашку родить, как уже и развелись. Её родители мне прямым текстом дали понять, что б не лез к ним в семью, под ногами не мешался. А когда недавно узнали, что я поднялся, в люди выбился, вдруг вспомнили про родственные связи. Они далеко живут, пятнадцать лет про меня не думали, общения не искали. Да и я хорош…

Буров нахмурился, ударил несильно, но резко ладонью по столу.

— Я ведь тоже не искал с сыном встреч. Сначала на ноги вставал. Потом некогда. Ещё один брак, ещё один развод. И дальше всё не до того и не до того. Вырос парень без меня. Биологически - сын, а фактически - чужой пацан. Ничего моего. Ни характера, ни взгляда на жизнь. Испортили они парня. Не воспитали как мужика. Ты Сашку видел: шестнадцать лет, а лось вымахал, словно ему за двадцать смело. Не успел приехать, уже с девчонкой закрутил не по-детски. Наглый, циничный. Не отца обрёл, а клад нашёл. "Подфартило" – так он по телефону друзьям обо мне говорил. Не сложилось у нас с ним…

Буров замолчал.

— Квадроцикл этот чёртов попросил… Я виноват перед ним. Я отец, который не был отцом. И не мог уже им стать. Я это понимал.

Подольский слушал внимательно, не перебивая. Исповедь босса это одно, но главное - работа. А тут, похоже, дело с юридической точки зрения непростое предстоит.

— Я стану для его ребёнка отцом, которым должен был быть Сашке. Воспитаю ребёнка так, как надо. Правильно. Тем более, это моя кровь. Ни к чему моему наследнику расти не пойми как.