Федина махнула рукой:

– Вы не психотерапевты. Вам заморочки посетителей неинтересны.

– А вот тут вы ошибаетесь, – оживился наш психолог Константин Львович Энтин, – переживания тех, кто к нам обращается, требуют внимания. Ваша мать, вероятно, воспитывала вас одна. Ни отца, ни бабушки у вас не было. Вы ходили в детский сад на пятидневку, в школе – на продленку, из которой вас забирали домой последней. Мать постоянно твердила: «Замолчи, не грузи меня своими проблемами, я устала на работе». Когда вам нужна была какая-то обновка, родительница закатывала истерику: «Опять ботинки нужны? Господи, за что мне это? Почему ты постоянно растешь?» Если вы заболевали, мать заламывала руки: «Придется брать бюллетень! Меня уволят! Ужас! Мы умрем с голоду». Вы жалели мамочку, поэтому не говорили ей о своих обидах, горестях, о том, как к вам относятся одноклассники. У вас нет привычки просить помощи, и она не появится, потому что в детстве была задушена мамашей. Вам трудно открыться перед кем-либо. Но ни один, даже самый гениальный детектив в мире не сможет помочь человеку, если не выяснит, что с ним произошло.

– Как вы про мою маму узнали? – испугалась Алла. – Кто вам рассказал? Мать давно скончалась. Она меня очень любила, гордилась, что меня отобрали учиться в музыкальную школу. Ну да, она постоянно нервничала, но ее можно понять, она воспитывала меня одна.

– Давайте сначала вы объясните, что привело вас к нам, – предложил Энтин, – а потом, если не устанете и не будете стеснены во времени, мы сядем с вами вдвоем в укромном уголке нашего офиса и пошушукаемся, займемся тем, что моя бабушка называла: «погрызть друг другу уши».

Федина рассмеялась.

– Погрызть друг другу уши! Никогда не слышала это выражение.

– Конечно, это изобретение моей бабули, – объяснил Константин Львович.

– Мне придется начать издалека, – предупредила Федина, – иначе вы не поймете, что меня испугало.

– Хоть от Адама, – сказал Энтин, – я до пятницы совершенно свободен. А вы, Лампа?

Я уже поняла, что наш психолог хочет раскрепостить Федину, поэтому ответила:

– Сами знаете, что я стрекоза-егоза. Могу хоть три дня подряд Аллу слушать, мне спешить некуда.

Федина улыбнулась.

– Ну, это слишком, я быстро управлюсь.

– Отлично, – обрадовался Костин, – сейчас нам принесут чай, кофе, водку, коньяк, ром, лимонад, зефир в виде черепов…

Алла расхохоталась.

– Вы такие забавные. Никогда не видела сладости, которые имитируют черепа.

– Правда? – подключился к глупой беседе Николаша. – Они очень вкусные. А еще их можно жарить на костре, получается что-то вроде тянучки. В Москве есть магазин «Страшно и сладко», там они продаются.

– Впервые о нем слышу, – искренне удивился Костин.

У меня звякнул телефон, прилетело сообщение от Энтина: «Лампа, спросите у Аллы про тату».

– У вас интересный рисунок на руке, – тут же выполнила я просьбу психолога, – только я не понимаю: это иероглиф или какая-то картинка? Выглядит так, словно ее давно сделали.

Федина посмотрела на свое запястье.

– Вы правы. Этому тату немало лет.

– Ого! – воскликнул Константин Львович. – Сейчас украшать свою кожу рисунками модно. А в советское время на обладателя татушки косо смотрели. «Наколки», так в те времена называли татуировки, делали в основном зэки. Ну, еще моряки могли набить изображение якоря на руке, футбольно-хоккейные фанаты наносили на тело названия любимых команд. Но если копнуть глубже, обратиться к дореволюционным временам, то известно, что многие представители российской аристократии после того, как побывали в Японии, вернулись оттуда с драконами на коже. Николай Второй и его младший брат, великий князь Михаил Романов, тоже обзавелись такой красотой, но женщины тату не делали. Не один десяток лет назад девушке, для того чтобы сделать тату, требовалось мужество, наплевательское отношение к мнению других людей, принадлежность к хиппи или к неформальным группировкам музыкантов, художников, писателей.