Если Даня когда-нибудь скажет мне, что больше не любит, что я ему больше не нужна и жениться он передумал — не знаю, что со мной тогда станет…

Наверное, я просто лягу и умру. От боли, от горя, от одиночества…

Ведь теперь только с ним я ощущаю себя целой и сильной, непобедимой в этом мире.

До конца не привыкла к нему, но уже так боюсь потерять его поддержку, перестать чувствовать его в своей жизни.

Надеюсь, что ничего плохого с нами больше не случиться, и черная кошка между нами не пробежит вдруг.

— Я буду рада присоединиться к ней, — лишь мягко ответила я.

— И мы рады принять тебя, — ласково поправила она прядь моих волос, что выбилась из хвоста на макушке. — Такой бриллиант в наше время днём с огнём не сыщешь. Ангелочек…

А я вдруг смутилась и покраснела.

Вчера ночью под самым носом у Альбины я была вовсе не ангелочком, а очень даже плохой девочкой…

Господи, Даня…

Я тебя когда-нибудь прибью за твои шалости.

Заставил меня краснеть перед своей мамой!

Вскоре спустился Даня, и наш диалог с мамой прервался.

Мы все вместе позавтракали и отправились за вещами деда, а потом — к нему в больницу.

— Волнуешься, что будут плохие новости? — спросил он, сжимая мои пальцы в своих по дороге к отделению.

— Да. А как ты понял? — подняла я глаза на него.

— Чувствую тебя, Бэмби, — ответил Даня, глядя на меня внимательно глядя на меня своими карими глазами. — Да и понятное всё это. Я тоже переживаю. Но уверен, что все будет хорошо. Твой дед еще всем покажет!

Я улыбнулась ему в благодарность за поддержку, и мы вместе вошли в двери отделения.

Что бы я делала, останься бы в той ситуации одна… Страшно представить.

Без Дани мне не справиться бы было.

Но он есть. Но со мной. И никуда не исчезнет… Верю в это.

14. 14.

— Дед… — бегом бросилась я по палате к нему. Мне было просто необходимо прижаться к нему, почувствовать его тепло и услышать, как стучит его сердце. Эти сутки, когда он был без сознания, я прожила как на иголках. И ведь во всём виновата сама…

Остановилась возле его постели и осторожно присела на стул рядом, а потом всё же прижалась к нему и обняла — осторожно, чтобы не задеть провода медицинских аппаратов, к которым всё ещё был подключен мой дедушка.

Он пришёл в себя ещё ночью, состояние его стабилизировалось — слава небесам!

Однако о переводе в обычную палату в ближайшие сутки речи, конечно, не вели врачи. Необходимо было пока ещё наблюдать. Организм немолодой, в любой момент ситуация могла измениться и ухудшиться, но об этом я не позволяла себе думать.

Верила же я, игнорируя все остальные доводы разума, что Даня встанет, и ещё будет жить как полноценный человек. И так оно и вышло… Теперь нужно точно также верить в деда. А вдруг сила мысли и в самом деле имеет вес и способна материализоваться?

Говорят же, что наша вера в победу — уже половина успеха, что самовнушение играет очень большую роль в нашей жизни, а эффект “плацебо” порой спасает не только нас самих, но и наших близких, кто уже потерял веру и силы бороться, но получил их снова — через нашу веру в них.

— Огонёк… — слабо улыбнулся мне самый родной на земле человек. Как я только могла его так подвести? Безголовая и безответственная! Да и Бодров тоже хорош, совсем мне голову задурил… Он погладил меня по голове, что лежала на его груди, свободной от проводов рукой. — Это ты.

— Я, дедуль, я, — подняла я голову и улыбнулась ему. — А ты сегодня прямо бодрячком. И это, кажется, румянец у тебя на щеках?

— Ну, уж… Румянец, — крякнул дед. — Но получше себя чувствую, чем вчера.

Улыбка сошла с моего лица. Я снова вспомнила события вчерашнего дня, меня опять поглотили страх и острое чувство вины, что кололо тупой шпагой сердце.