Он не реагирует на мое требование. Он просто достает телефон, и говорит:

- Машину, - одно слово, но сказано так, что вряд ли кто-то захочет ослушаться. Прячет телефон, и, не отпуская моих волос, делает шаг в сторону зала.

Кожа головы уже горит от его рывков, но я все равно упираюсь ногами, как могу, и хватаюсь руками за барную стойку.

- Отпусти! – уже кричу я. – Кто ты такой! Я заявлю в полицию! – он смеется, и сильно дергает меня. Равновесие снова потеряно, и я повисаю на своих волосах, ощущая, как часть из них вырывается из кожи.

- Я сказал, больше повторять не стану. Я люблю послушание. И тебя это касается, как никого другого, - он опускает руку и идет в зал, не обращая внимания на то, что я уже на коленях.

Мои руки снова на его больших кистях, и я впиваюсь ногтями в его руку. Но… я врач, и ногти у меня очень короткие, обрезанные практически до конца фаланги. И, конечно, он ничего не чувствует. Тогда я обхватываю его предплечье и пытаюсь подняться на ноги, но это все похоже на барахтанье рыбы, выброшенной из воды.

- Какого хрена! – кричу я. – Что происходит?! Отпусти! - но, чтобы я не орала, он не слышит, или делает вид, что не слышит. Громко играет музыка, стонут люди, кричат в пароксизме страсти женщины. И тогда я вспоминаю уроки безопасности в школе. Это была еще младшая школа, но память иногда может огорчать, а иногда и радовать. И я набираю в легкие как можно больше воздуха, ору, что есть мочи:

- Пожар!

Это срабатывает. Не знаю, как мне удается перекричать басы рок-композиции, но у меня выходит. Алекс замирает, а вместе с ним и люди, находящиеся в зале. А потом начинается паника, которой я и хочу воспользоваться.

Первой визжит какая-то женщина, и через долю секунду к ее воплям добавляется крик другой женщины. Ужаса добавляет дым, идущий из другого зала. Там он явно играет роль антуража, но здесь об этом не знают. Толпа полуголых людей бросается в сторону, где точно находится выход. Они сбивают друг друга, толкая и отшвыривая. Они ничего не видят – у них паника. Это дает мне возможность вырваться, оставляя изрядную часть волос в руке Хоука. У меня нет времени думать о том, что произошло, и что ему нужно от меня. Я вклиниваюсь в толпу, и бегу вперед, понимая, что только на улице я смогу попытаться убежать, и добраться до полиции.

В каждом из залов к первой группе испуганных гостей добавляется по группе новых. Мне все равно, что они могут затоптать друг друга, инстинкт самосохранения заменяет собой альтуизм врача.

Впервые потеря веса и занятия йогой помогает мне – я умудряюсь проскочить между людьми, оставаясь на ногах. Я вижу заветную дверь, которую уже открыли. Вернее это не дверь, а ворота, благодаря чему толпа не задерживается, а вытекает на улицу, словно сливки из пакета.

Мне некогда удивляться, откуда мой мозг взял такое сравнение – я одна из сливок, я бегу вперед… Я на улице… Я не оглядываюсь, не осматриваюсь, я бегу… Недолго…

Сильный толчок в спину не просто сбивает меня с ног, а швыряет вперед, на полтора метра. Я лечу, и чудом успеваю выставить руки вперед, что спасает меня от удара подбородком о землю. Падаю, и кубарем лечу, счесывая колени и ладони в кровь о гравий.

Больно. Руки и колени пронзает острая боль, но мне нужно бежать. А получается только ползти на коленях. Не долго…

На горле оказывается большая ладонь, и мужчина тянет меня на себя, от чего я выгибаюсь, практически складываясь пополам. Я вижу, а вернее чувствую, как рядом присаживается Хоук. Я не могу видеть его лицо, но я слышу голос, и он абсолютно спокоен: