В ушах шумела кровь, и она никак не могла сделать вдох.

С прилипшим к горлу дыханием Аврора хотела подняться из-за стола, но все было, как в тумане. Не рассчитав движение, Рори случайно зацепила скатерть и та резко дернулась за ней. Открытая бутылка Элуа Ланри, лимитированная серия урожая 1964 года, опрокинулась на белоснежное полотно и разбилась, обагрив его рубиновой жидкостью, источающей терпкий запах чернослива и ванили.

В свете этого трагического события о принадлежавшей Авроре тарелке с пирогом, которая шлепнулась на паркет, разлетевшись вдребезги, можно было даже и не упоминать.

– Что ты наделала, дрянь? – закричала Бригита Франсон в ужасе. – Ты разбила бутылку за сорок тысяч крон! Сорок тысяч крон, ты хоть это понимаешь, идиотка безрукая? Я тебе говорила, Гэб, говорила, что у нее плохие гены? Полюбуйся, полюбуйся на нее! Вся в своих папочку с мамочкой! Мы же теперь не расплатимся с твоим дядей, слышишь, гадина?

Шум в ушах становился громче, и Рори слышала причитания приемной матери отдаленно, как сквозь вату.

– Извините, – сказала она невпопад и повторила. – Извините!

И, больно ударившись локтем о ручку двери, бросилась из гостиной прочь.

Практически не соображая, что делает, Аврора в одной тонкой майке и джинсах выбежала на крыльцо и, обняв себя руками, невидящими глазами уставилась в сплетение голых ветвей тонущего в ранних сумерках сада. Эти ветки казались ей колючими, крючковатыми, похожими на заросли дремучего леса, какую-то фантастическую изгородь, непроходимый забор, окружающий мрачный заколдованный замок, из которого нет выхода.