— Никогда не любил спать на природе, вечно какая-нибудь зараза в задницу укусит. Но перепелки вкусные, как и всегда. Хочешь?

Он сидит на другом поваленном дереве возле костра. Я почти не вижу его лица, но вижу, что даже сейчас он представляет угрозу, особенно когда протягивает на ветке мясо, и от запаха я чуть слюной не давлюсь. Весь его силуэт говорит о мужской энергетике, весь его вид говорит о силе. Наверное, нет ничего удивительного, что я так легко повелась на него. Он та самая смесь силы и сексуальности и он мне не нужен. И не важно, что кроме страха я чувствую его острое присутствие.

Но, что бы я не ощущала, я никогда ничего не приму у этого гада. Сажусь и ищу глазами ножи.

— Потеряла что-то? — Ломоносов играется с одним из ножей. Ловко переворачивая в пальцах и не сводя с меня настырного, проникающего под кожу взгляда А потом вдруг кидает, да так резко, что все внутри замирает, особенно, когда нож врезается в дерево над моей головой.

Псих, господи!

— Ты больной! А если бы в лицо?!

— Кстати, если тебе интересно, мой друг жив, хотя шишка на голове приличная.

— А мне плевать! — огрызаюсь и вскакиваю, готовая бежать от него подальше. Но сначала пытаюсь вырвать нож из ствола. Но он зашел по самую рукоять, и я не могу его достать.

— Помощь нужна? — слышится прямо над моим ухом, и я резко прижимаюсь спиной к дереву. Он без слов заносит руку и крепко обхватывает рукоятку ножа, дергает пару раз, смотря прямо мне в глаза, но по итогу все равно вытаскивает. Терминатор. Вот точно. А я не могу пошевелиться, остро ощущая его близость, то, какой он горячий, даже не трогая его совершенное тело. И делаю все, чтобы не вспоминать то, какими были обжигающими его слова и касания.

— Как думаешь, далеко ты убежишь? — проводит он лезвием ножа по моему виску, убирая спутанные волосы. Потом ниже, по щеке, вынуждая стоять почти не дыша.

— Я хотя бы попытаюсь.

— Неужели ты меня совсем не боишься? — жуть как, на самом деле, но я знаю, что стоит показать страх врагу, и, считай, ты проиграла. Ломоносов стоит так близко, что я почти не дышу, только чувствую, как ноги подмерзают, как между них витает что-то запретное. Острое.

Ломоносов поднимает второй рукой ветку с мясом и отрывает смачный кусок. Жует неаккуратно, но так аппетитно, что у меня самой слюни до пояса.

— Точно не хочешь? Когда тебе еще мужик мясо приготовит.

Да, жаренное, вкусное, что в связи с этим возникают и другие не очень приличные мысли, но я глушу их гневом.

— Это ты то мужик?! — лучшая защита — глупое нападение. — Вместо того, чтобы пойти напрямую на отца, ты похищаешь его дочь, кто ты после этого!? Не трус ли?!

Я ждала, что он разозлится, обидится, а может даже ударит меня, чтобы показать всю гниль, но он лишь усмехается, доедая свой кусок мяса.

— А ты значит, смелая?

— Смелая, не то слово! Я буду убегать от тебя, пока жива, я найду способ убить тебя!

— Убегать в лес? — поднимает он брови.

— Да хоть в лес. Если бы ты не пришел, я бы рано или поздно нашла выход.

— Ты знаешь, что здесь водится не только тетерева? Где-то бродит медведь, волк, лисы, а ты, — он вдруг делает резкое движение и разрезает мне кожу на ноге. Совсем чуть-чуть, но больно и обидно… — Истекаешь кровью… Но ты можешь остаться здесь и подождать настоящих мужиков.

Он отворачивается, пока я стираю несколько капель крови с бедра и смотрю, как он расстегивает ширинку и заливает костер. И я понимаю свою ошибку, он бы не нашел меня, если бы не костер, но и без него я бы замерзла.

Ломоносов уходит вперед, оставляя меня в кромешной тьме, и я обнимаю себя за плечи, потом надеваю куртку, но мороз все равно идет от пяток к самому сердцу, особенно когда где-то неподалеку начинает выть волк.