Женишок покраснел еще более густо и потупился.

- Отчего сразу Академия? Нам Академии без надобности, верно, Полюшка?

Аполлон кивнул и, бросив на маменьку быстрый взгляд, шепотом попросил:

- А можно и мне рыбки?

Стерляди было не жаль. И густого клюквяного соуса, который у матушкиной поварихи получался терпким, кисловатым.

- Полюшка, - пропела будущая свекровь, вперив в Евдокию немигающий взгляд. – Осторожней. Тебя от рыбки пучит… а от клюквы у нас щечки краснеют. С детства.

Полюшка временно оглох.

Евдокия сделала вид, что сказанное ее не касается и, провернув в пальцах вилку, продолжила… расспросы. Конечно же, расспросы. И нечего маменьке глазищами сверкать да страшные рожи корчить. Она, Евдокия, имеет право знать, с кем под венец пойдет…

…упаси ее Иржена от этакого счастья.

Счастье ело рыбку руками, шумно вздыхая, похрюкивая и щурясь. Закусывало луковым пирожком, который взяло уже само, отринув ложное стеснение. Пирожки и вправду ныне вышли румяными, золотистыми, маслицем поблескивающими.

Маслице растекалось по перстням и каменьям, капало на подол рубахи. Пухлые губы Аполлона блестели, и щеки тоже блестели, и весь он блестел, словно леденец на палочке.

- Так все-таки, где вы учитесь?

- Так это, - Аполлон облизал и пальцы, и кольца, - в школе…

- В вечерней школе, - поправила его матушка низким свистящим голосом.

- Ага!

- А почему в вечерней? – Евдокия старалась быть любезной и подвинула к будущему супругу блюдо с куриными пупочками, в меду вареными. Он благодарно крякнул.

- Так это, маменька днем не может!

- Чего не может?

Пупочки Аполлон вылавливал пальцами и, счастливый, отправлял в рот. Вздыхал. Запивал квасом и вновь тянулся к блюду.

- Так это… водить меня в школу не может. Днем у нее работа…

- У Гражины Бернатовны, - поспешила влезть в беседу маменька, - собственная скобяная лавка имеется.

Свекровь кивнула и важности ради надула щеки, сделавшись похожей на жабу в бархате.

- Мы, чай, не бедные… не беднее вашего.

С этим утверждением, пожалуй, Евдокия могла бы и поспорить, но не стала: так оно безопасней.

- Мама работает много, - Аполлон смачно отрыгнул и вытер лоснящиеся губы ладонью. – А поросенка дашь?

- Полюшка, тебе жирненького нельзя!

…пучить будет. Или щечки покраснеют.

Без вариантов.

И Евдокия мстительно поспешила отрезать внушительный ломоть. В конце концов, ей ведь надо жениху понравиться? Надо. А с поросенком молочным оно вернее будет.

- Нас от жирного поносит, - доверительно сказала Гражина Бернатовна.

Поносит, значит… не угадала.

Аполлон смутился и пробурчал:

- Я ведь немного…

- Вилкой и ложкой роем мы могилу себе! – произнося сию великомудрую сентенцию, Гражина Бернатовна глядела исключительно на Евдокию. Сама же, изящно оттопырив мизинчик, жевала салатный лист.

Ничего. Главное от основной темы не отвлекаться.

- Значит, вы Аполлона в школу водите?

Кивок.

- А сам он, что, дойти не способен? – вилка в руках Евдокии описала полукруг.

Молчание.

И взгляд свекрови раздраженный, гневный даже. Видно, что женщина из последних сил сдерживается. Губа выпятилась, пудра с усиков пооблетела.

- Я маме тоже говорил, что сам могу, - Аполлон вовсе освоился и, почуяв поддержку, подвинулся ближе. Лавка под его немалым весом заскрипела и прогнулась. – Она не дает.

Он отмахнулся от осы и устремил на Евдокию взгляд – глазища у Аполлона были огромные, ярко-голубые, окаймленные длиннющими ресницами.

- Мне бы еще яблочка… моченого!

- Поля!

- Мам, я ж только одно! - яблочко цапнул и поспешно, точно опасаясь, что потерявшая терпение матушка вырвет его из рук, сунул в рот. Щека оттопырилась, и Аполлон пробурчал. – А в городе небезопасно.