Он чувствовал две других ипостаси всё время, но не мог им приказывать. Не мог с ними говорить. Просто видел точно со стороны, глядел частично их глазами, частично воспринимал мир их чувствами.

«Если это я, – думал он, – то, великий Творец, как же Си меня терпела и не убила гораздо раньше? Надеялась на моё «исправление»?

Но это я. Это не одежда и даже не тело, что можно поменять по желанию».

Впрочем, о Си он подумает после. После – потому что в утробу Неназываемого обрушился очередной сонм душ.

Хедин не имел тела, не имел, похоже, вообще ничего, кроме воли, сжатой в микроскопическую, незримую, неощутимую частицу. Здесь не сработали бы никакие привычные заклятия. Сила Неназываемого разрушала всё упорядоченное, всё выстроенное, всё структурированное.

Всё возведённое.

Вот они, души. Единое целое, созданное гением Творца. Неделимое. И это, похоже, не может уничтожить до конца даже сам Неназываемый.

Сознания Хедина вновь коснулся многоголосый шёпот‑вопль. Вопль ужаса и отчаяния, нескончаемых, которые будут вечно – ибо, думал Хедин, кто знает, что случается с пленёнными душами, когда тело козлоногого удаётся убить?

Сможет ли он их остановить? Сможет ли задержать их падение?

Что‑то ведь уберегает его от участи сделаться… э‑э‑э… одним из козлоногих?

Великий Предел, подумал он. Творец создал всё… весомым, определённым. Воплощённым, даже если это столь бесплотное создание, как душа.

Всё, кроме нас, Истинных Магов. Мы – великий предел, мы грань, мы то, что отделяет. Нас нет, и мы есть. Мы то, что между самыми крошечными из крошечных кирпичиков сущего. Мы – Великий Предел, и даже сам Неназываемый не имеет власти над нашей сутью.

Боги тяжелее, вещественнее. Истинные Маги – легче и подвижнее. Воля Великого Предела сильнее, чем даже притяжение.

Хедин потянулся к падающим душам. Сам он, похоже, достиг некоего собственного дна и более не проваливался.

Он тянулся к ним от отчаяния и гнева. Тянулся, потому что великая работа Творца не должна доставаться чудовищу, обращающему их в свои тупые орудия!..

Его вновь окатили волны беззвучного многоголосья. И вновь, как и в первый раз, Хедину почудились какие‑то начала последовательностей, согласованные перепады, приливы и отливы – и вновь ему не удалось извлечь из этого никакого смысла.

Он только осознавал, какая же огромная сила сжата здесь в крошечный объём. И какая катастрофа может разразиться, если эта сила каким‑то образом получит свободу, даже и не путём пожирания всего Упорядоченного.

Он должен дотянуться. Обязательно должен.

Воля, сила, желание, возможность. У него не осталось рук, он отбросил заклятья, весь их арсенал, как мешающие костыли.

Воля и тяга.

Здесь, в потоке гибнущего пространства, где не осталось привычных структур Упорядоченного, где перемолотые останки текли и текли, влагая самое себя в Неназываемого, становясь им, оставалось одно действующее начало – воля.

Души дрогнули. Их падение чуть‑чуть замедлилось. Они плыли теперь ближе к Хедину; не остановились, но пути их сместились.

Ещё! Давай ещё!

Он разрывался и гас.

То ничтожно крошечное, ворвавшееся в твердыню Неназываемого, грозило‑таки утратить свою суть, своё определение, своё предназначение.

Души всё ближе. Нет, отнюдь не бледные призраки, какими они путешествуют по Чёрному Тракту, начинающемуся на Гнипахеллире. Такие же, как и он сам, мельчайшие частицы Сущего, только и могущие выжить там, где гибнет даже пустота.

Хедин тянул их к себе, поражаясь собственному усилию и в то же время ощущая, как тает его… нет, даже не «сила». Тает его суть. Развоплощается, исчезает, растрачивается.