20.X.41 Эвакуация подходит к концу. На улицах машин становится меньше. Движутся войсковые части – по [улице] Сумской вверх, по проспекту Сталина35 вниз. Выходит – отступаем. Немцы где-то близко. Говорят, в Залютино36. Слышно глухое ухание артиллерии.

У магазинов бесконечные очереди. Распродают запасы. Неужели это нельзя было сделать раньше? Борьба за печеный хлеб. Последний – завтра, говорят, уже хлеба не будет.

Ездил с Б. на Леваду37. Думали, есть рабочие поезда. Нет, рабочих поездов уже нет. Последний эшелон готовится к отъезду.

В городе начало грабежей. Идем по Нетеченской. Огромные толпы – группами и в одиночку – валят нам навстречу. На спинах, под мышками – тюки с табачным листом, папиросами, какими-то ящиками, папиросной бумагой, картоном. Отвратительные – жадные, потные лица. Откуда взялся этот элемент? То-то спекуляция расцветет.

Пришел усталый. Настроение отвратительное.

Во второй половине дня исчез свет, за ним вода. Радио замолчало. Говорят, взорвали электростанцию, водопровод.

Ночью взрывы, взрывы… Взрывают наши.

21.Х.1941 В городе начались пожары. Он объят пламенем. Горит восточная сторона – очевидно, заводы. Горит центр – магазины, склады. Дом НКВД38 тоже, дом Проектов39 тоже. С балкона пятого этажа видно море огня. В воздухе носятся тучи копоти и толстым слоем покрывают лицо, одежду, землю.

Я с другими дежурю во дворе – стережем, чтобы не подожгли. Говорят, хулиганье из озорства на это способно. Ходим и беседуем. Где-то слышны пулеметная и ружейная стрельба…

22.Х. 1941 Пожары в городе не прекращаются. Сегодня огонь еще больше чем вчера. Совсем близко, на Театральной [площади], горит жилой дом. Никто не тушит. Мудрено – воды все равно нет. Я опять на дежурстве – втроем: Бочаров, Воскресенский.

23.Х. 1941 Пулеметная дробь сильнее раздается в центре и в стороне вокзала. Но все же она не так сильна, как предполагалось. Значит, город, видимо, будет сдан без особой борьбы.

Пожары продолжаются.

24.Х.1941 Часов в 12 дня из окна угловой комнаты увидел впервые неясно движущихся немцев, – по [улице] Ветеринарной40, через [улицу] Пушкинскую на [улицу] Технологическую41. Народ высыпал на улицу. Встречать? Нет, глазеть. Настроение препаршивое. Что они, зазнавшиеся завоеватели, нам несут? Зачем они здесь? Кто их просил в нашу страну?

Немецкий самолет, низко-низко. Сбрасывает листовки. Они падают где-то далеко. Но вот одна, кружась, упала в соседний двор. Сын Санина хватает, приносит. «… Преступная политика Сталина… немецкие войска несут вам освобождение»… мелькает в глазах.

Ложь, ложь – думаю. Не освобождение несут они, а закабаление, закрепощение, истребление нашего народа. Поживем – увидим.

25.Х.41 Посетили «гости»: два немецких солдата. Просят чаю, сахару, хлеба. В голосе слышится скорее требование, чем просьба. Говорю, хлеба нет – есть сухари. Жена ставит на стол по стакану чаю и несколько сухарей.

Расспрашиваю. Один из Вены. Женат. Показывает фотокарточку семейную. Другой из Германии.

Кто я? Доцент института. Следует осмотр глазами комнаты. Бедно живу? Ничего, однако, не голодаю и судьбой доволен.

Каковы их планы? Nach Wolga – будут двигаться к Волге – следует ответ. «Большевикам конец, Москва окружена (umkreist), Ленинград тоже».

Врут насчет Москвы определенно.

Как будут двигаться, ведь у нас снега? – на ломанном немецком языке спрашиваю. На лыжах, – отвечают.

Посмотришь, простые люди. Но не они делают политику. Они – орудие в чужих руках. Выпили и ушли. Держали себя вежливо.