Она принялась выполнять упражнения так, как учил её Аллан: начала с того, что поводила смычком по струнам – по той, что принадлежала дедушке Андерсену, по Эрлиной и по струне Сократа. Но это ещё не всё: надо было упражнять левую руку и учиться прижимать пальцами струны, причём сразу двумя – мизинцем и указательным. Сначала мизинец совсем не слушался и никак не хотел дотягиваться до струны, но Гюро уговаривала его, чтобы он как следует тянулся, и со временем он сделался более гибким и стал гораздо послушнее, а теперь, дотянувшись до струны, учился на ней держаться. «Сначала тебе покажется скучно повторять эти упражнения, – сказал Аллан, – но они очень нужны. Зато после них ты станешь играть гораздо лучше. Наберись терпения – и сама в этом убедишься». Гюро не скучала от упражнений: во-первых, в этом был свой порядок, а главное, от них была польза, Гюро сама это замечала. Иногда ей случалось перестараться с упражнениями, и тогда мизинчик обижался. И не только мизинчик, а и все остальные пальцы. Рука деревенела и начинала болеть. Тогда Аллан объяснил ей, что давать отдых руке – это тоже очень важно. Поэтому она время от времени делала перерыв и потряхивала расслабленными руками, как ей показал Аллан. Сейчас Гюро сделала перерыв и поводила плечами. На всякий случай она ещё и поприседала, чтобы подвигать ногами. Но затем она снова взяла в руку скрипку, встала к пюпитру и взяла новую ноту.

Но не успела она провести смычком по струне, как вдруг обратила внимание на Вальдемара и Кристину.

– Это у меня ещё не совсем получается, – сказала она. – И вам лучше не слушать. Давайте-ка я отправлю вас к стиральной машине Эсмеральде и закрою дверь, чтобы вам было не так слышно.

Немного поиграв, она пошла к двери и отворила её.

– Я передумала, вы можете послушать, – сказала она. – Вы же понимаете, что мне нужно много-много упражняться, для того чтобы научиться. А пока сыграю-ка я вам лучше пьесу, но после мне придётся уйти от вас. Мне нужно поговорить кое о чём с Тюлинькой по секрету, секрет немного печальный.

Сыграв пьесу, она спрятала скрипку в футляр и не забыла ослабить струну на смычке. Затем она поднялась наверх и надела куртку-дутик. И тут пришла мама. Она заглянула домой, чтобы проведать, как там Гюро.

– Идёшь поиграть во дворе? – спросила она.

– Я к Тюлиньке. Хочу рассказать ей то, что надо было передать, – сказала Гюро.

– Ещё нет десяти. Ты же знаешь, что Тюлинька и Андерсен любят начинать утро потихоньку-полегоньку.

– Тогда я сначала схожу к Сократу.

Тут снова зазвонил школьный звонок, он звал детей на перемену, и Гюро скорей вернулась к окну.

Из школы толпой высыпали ребята. На улице стало светлее, и Гюро могла их теперь хорошо рассмотреть. Некоторых она уже знала, потому что среди школьников были дети из корпуса «Ц» и корпуса «Ю», был там и Мортен из лесного домика, он вышел на двор вместе с Лилле-Бьёрном. Было видно: Лилле-Бьёрн рад, что рядом есть Мортен. Кроме знакомых ребят было ещё много других, которых Гюро по-настоящему не знала, но уже помнила в лицо, потому что много раз видела их из окна. Некоторые ребята бегали друг за другом, некоторые боролись, но не всерьёз, а только понарошку, но были и такие, которые боролись не понарошку, а дрались по-настоящему, были и большие ребята – эти просто стояли и разговаривали.

– Если ты не собираешься выходить из дома, то сними куртку, – сказала Эрле. – А то, смотри, как бы не перегреться.

– Хорошо, мама. Пока!

– Пока, всего хорошего!

По дороге Гюро то и дело попадались навстречу школьники. Это были дети, у которых уроки начинались без пяти девять. Самый первый урок почему-то назывался не первым, а нулевым. Гюро это казалось очень странным: сначала в школе был нулевой урок и только после него первый.