– Да, подумаешь, десять тысяч голов, – ровным голосом сказал Андрюшка.

– А что с рефератом-то? – спросил Ваня, чтобы успокоить в себе тревожную струнку. – Чем все кончилось?

– Ну чем… Пятерку она поставила, а потом начались весенние каникулы.

Федя вдруг сказал:

– Есть еще одна песня про Гваделупу. Не Городницкого. Ее Степа Плотников иногда под гитару пел вместе с Аликом Ретвизовым, своим другом. Я первые строчки помню.

– Ага! – оживился Андрюшка. – А еще так:

– И вот про такое… – вспомнила Лорка.

А дальше не помню, я один раз только слышала. Непонятная такая песня и печальная… Что, мол, будет с девочкой, если бабочка сложит крылья. Наверно, девочка про это и пишет на песке…

– Может быть, – очень серьезно согласился Никель. – А остров и правда похож на бабочку, я смотрел на карте… – И вдруг: – Ваня, а ты чего?

– Чего? – вздрогнул Ваня.

– Сделался какой-то не такой…

В любом другом месте – дома, в классе, в компании на улице, где угодно – он сказал бы: «Нет, все в порядке». Но здесь… даже капелькой неправды не хотелось портить нынешнюю ясность отношений. А еще… может быть, признание уберет тревогу (глупую такую, непонятную!).

– У меня дурацкий характер, – откинув голову и щурясь на солнце, признался Ваня. – Не люблю, когда всякие совпадения…

– Какие? – быстро спросил Никель. Он сразу почуял что-то.

– Ну, как сегодня… – выговорил Ваня. – Гваделупа эта. Уже который раз. Сперва вспомнил книжку Жюля Верна, там про этот остров. Потом… про маму. У нее турпоездка за океан, на разные острова, в том числе и на Гваделупу… А сейчас вот снова… И про остров, и песни эти. И как заноза…

Его не стали убеждать, что все это ерунда и нет никакой причины для тревоги.

Лорка сказала:

– Я знаю, так бывает. Вроде все хорошо, а внутри что-то грызет. Из-за какого-то случайного слова или картинки в голове… Тут одно только лекарство: противовес.

– Какой… противовес? – жалобно сказал Ваня. Но от одних только Лоркиных слов стало спокойнее.

А она продолжала:

– Надо придумать что-нибудь связанное с этой причиной, только наоборот. Чтобы переделать ее… в другую сторону…

– Чегой-то непонятно, – вставил Федя.

– Очень даже понятно, – возразил Никель.

– Не мешайте, сейчас Лорка объяснит, – сказал Андрюшка.

И Лорка объяснила:

– Если, например, привязалась печальная музыка, я ее не пытаюсь прогнать. Все равно вернется. Я стараюсь этот же мотив превратить в танец. Или в марш. И ты… представь что-то хорошее про Гваделупу.

– Что? – неловко сказал Ваня. Мол, и рад бы, но как?

А Никель вдруг быстро сел в траве.

– Сейчас будет танец и марш…

– С чего ты взял? – удивился Федя.

А остальные удивились молча.

– Не знаю… Чувствую… – объяснил Никель. – Подождите…

Стали ждать и ждали недолго. С крыши, которая козырьком нависала над Никелем, донесся бодрый вопль:

– Эй! Ловите меня!

На высоте двух метров стоял пацаненок лет восьми. Округлый такой, с коротенькой стрижкой медного цвета (вроде как у Квакера) и коричневыми глазами-пуговицами. В трусиках, похожих на мятую набедренную повязку из рыжего трикотажа, и в такой же рыжей майке – очень широкой и очень короткой. Между майкой и «повязкой» во весь размер открывался выпуклый животик, середину которого украшал аккуратный, как дверной глазок, пуп. На загорелых коленях белели квадратики пластыря. На лбу – тоже…