Хорошо здесь!
– Что, ягнёнок? – спросил Алёша. – Ягоды ты ешь или нет? Пробовал ли ты их или не пробовал?
Он набрал полную горсть неспелой земляники, красной с одного боку, белой с другого, и протянул угощение ягнёнку. Тот ягоды съел – прибрал все до одной, полизал Алёшину ладонь.
И опять принялся бодаться понарошку.
Алёше стало скучно.
– Я же человек, – сказал он ягнёнку. – Я книги читать умею. Не хочу я всё время бодаться.
Он сбегал на кордон за книгой, лёг спиной на траву, открыл книгу, но долго читать не смог – солнце помешало, било в лицо.
Алёша полежал с закрытыми глазами, вспомнил про ягнёнка, поднялся, огляделся и вскрикнул.
Большая серая собака, хвост поленом, зубами зацепила ягнёнка за ноги, перебросила через спину, как человек ношу, и понесла в лес.
В первый миг Алёше подумалось: не играет ли собака с ягнёнком? Но по хвосту поленом, по особой вкрадчивости движений мальчуган понял, что это не собака, а волк, которого он и прежде видал в лесу…
– Мама! – что было сил закричал Алёша. – Мама-а-а-а!
Размахивая книгой, отчего листы её бились и громко хлопали в руке, как живые, Алёша бежал за волком и, всхлипывая, кричал:
– Отдай ягнёнка! Отда-а-а-ай!
Волк задел ягнёнком за сосну, выронил его, а сам скрылся в лесу.
Ягнёнок встал, отряхнулся и побежал к Алёше.
Подбежал, подумал, что делать, и мордочкой принялся тыкаться в Алёшины колени.
Пальцами Алёша перебрал его всего: голову, шею, тело, ноги. Нигде ни кровинки. Даже шерсть не вырвана. Как была белой, в ровных завитках, так и осталась.
– Ягнёнок, – говорил Алёша товарищу, – видно, ты волку на клыки не попал, вот и целый! Или волк старый был, обеззубел совсем! Кусаться ему нечем, волку-то! Судьба твоя такая, ягнёнок…
Так Алёша разговаривал с ягнёнком, а корабельные сосны, что обступили поляну, молча слушали его.
А по небу плыли белые облака-барашки.
Мама уехала за озеро
Алёша жил с отцом-лесником и матерью-лесничихой в избе на берегу Большого озера.
По эту сторону озера был лес, по ту – луга, где отец косил траву для коровы Добрыни.
Сегодня утром мать засобиралась к отцу на сенокос, а сыну наказала:
– Ты, Алёша, домовничай.
– Не хочу, – заплакал Алёша. – Чего мне одному домовничать? Возьми меня с собой!
– Ох ты какой! – огорчилась мать. – Шагу без тебя не ступи…
Она вытерла Алёшины слёзы и успокоила его:
– В обед ты к нам приедешь на новой лодке и квасу привезёшь. Идём, покажу, где он.
Они вышли из избы. Озеро дышало туманом, и кувшинки на воде спали: их цветы были закрыты.
Корчага с квасом стояла под берегом, по горло в роднике, и от неё вкусно пахло ржаным хлебом.
– Пахнет больно хорошо! – обрадовался Алёша и насупился: – Чего ты меня с собой не берёшь?
– Тебя комары заедят…
– Я вам мешать не буду!
Мать поцеловала его в глаза, чтобы из них ни одной слезинки не выпало, и спросила:
– Сынок, ты без нас и часу быть не можешь! А как ты в школу пойдёшь? Там целый день без родителей.
Алёша сказал тише тихого:
– Потерплю.
У берега в мелкой воде стояли две лодки – старая и новая. Мать сложила в старую лодку косу для косьбы, узелок с едой, башмаки, босая зашла в воду и за цепь вывела лодку на глубокое место. Там она села на вёсла, и Алёша с замиранием смотрел, как всё у неё ладно получается, как она ровно гребёт обоими вёслами и улыбается Алёше.
Мать уменьшалась на глазах. И Алёша подался к воде, чтобы мать осталась такой же, какой была, но мама уменьшалась всё равно, а мамина лодка заплыла за камыши, и её не стало видно. Теперь жди до обеда.
Алёша пошёл проведать корчагу с квасом, не случилось ли с ней что. Корчага была на месте, и от неё ещё сильнее пахло ржаным хлебом. Алёша принёс из избы ломоть хлеба, съел его около корчаги – так спокойнее и вкуснее – и пошёл навестить корову Добрыню.