– Я не слабая, – бурчит Ани и, сев на камень, который должен был отправить ее на тот свет, беззвучно плачет. – Тебе меня не понять. Ты не жила в гареме, тебя вряд ли так изводили или наказывали. И уж тем более тобой вряд ли распоряжались, как вещью, ведь слуги по большому счёту сами вольны выбирать себе мужчин.

– Нет, мне тебя не понять, – пожимает плечами Юна и кривит рот. – Меня похитили в день свадьбы, убили моего жениха перед моими глазами, вонзили мне в руку кинжал, чуть не изнасиловали, заставили чуть не умереть от холода, пролежать сутки в бреду, убили из-за меня человека, выкинули убирать навоз. Я не говорю про то, что меня выпороли и били палками, а что такое сладкое на вкус – я не помню, а я та ещё сладкоежка. Но мне все равно тебя не понять, потому что я руки на себя не накладывала и вряд ли наложу, не доставлю такое удовольствие этому сукиному сыну, – девушка пинает камушек, который, булькнув, пропадает в воде.

Ани с разинутым ртом слушает ее, а потом, опустив глаза на ладони, задумывается.

– А меня отдают очередному воину, – наконец-то прерывает тишину девушка, – не спросив моего мнения, и я бы это стерпела, но я люблю другого.

– Ох, любовь, – закатывает глаза Юна, – тут я не помощница. Но даже она не стоит того, чтобы заканчивать свою жизнь. Умереть легко, буквально один бульк, и тебя бы не было. Жить тяжело. Жить требует сил и смелости, и порой, когда просто невыносимо, я применяю придуманный мной метод – я кончаю жизнь самоубийством каждый день.

– Это как? – в удивлении хлопает ресницами Ани.

– Я говорю себе «завтра», – смеётся Юна и, нагнувшись, распутывает верёвку на ногах девушки. – Ну смотри, сегодня уже вечер, лень, или там я хлев ещё не почистила, ну или грязная, а умирать хочу чистой, и так и оставляю на завтра.

– И сколько у тебя таких завтра?

– Пара месяцев. Я планирую жить долго и счастливо, так что этих завтра у меня будет не один десяток лет, если, конечно, господин Гуук, – в отвращении кривит рот девушка, – не решит свернуть мне шею и испортить мои планы.

– Ты забавная, – смеётся Ани. – Как тебя зовут?

– Юна, – выпрямляется девушка, – и мне надо работать, а то опять побьют.

– Я принесу тебе завтра пирожные сюда в это же время, – стряхивает с себя невидимую пыль Ани. – Я решила умереть завтра, – подмигивает ей и, услышав шум с главного двора, поднимается на ноги. – Интересно, это он вернулся, – задумчиво выпаливает.

– Кто?

– Неважно, – опускает взгляд Ани, а Юна ловко взбирается на ближайший дуб.

– Вернулся тот угрюмый воин вечно в чёрном, от которого у меня мурашки. У него ещё и конь красивый.

– Хосров.

– Наверное.

– Ладно, я побежала, не забудь про завтра, – машет ей Ани и скрывается во дворце.

Ани прячется за одной из колонн главного коридора и терпеливо ждёт, когда пройдут воины. Если ее заметят, то, минимум, поругают, максимум, накажут, потому что она не должна гулять свободно по дворцу, показываясь другим мужчинам, но человеку, который пару минут назад чуть не записался в утопленники, на наказание плевать. Ани не знает, как привлечёт его внимание, как позовёт и вообще ответит ли он ей, но всё равно стоит, провожает взглядом высокого, затянутого в чёрную кожу с поблёскивающим на поясе мечом мужчину.

Она тяжело вздыхает, стоит всем воинам скрыться в главном зале, понимая, что так позвать и не осмелилась. Она, развернувшись, понуро плетётся в сторону гарема, когда ее, резко схватив за талию, утаскивают в один из боковых коридоров и, открыв первую попавшуюся дверь, толкают в комнату.