Так было до этого дня. Теперь и Ани о крови думает, только она, в отличие от Хосрова, о своей. Девушку вызывает смотритель и страшные новости докладывает. Ани почтительно выслушивает, благодарность выражает, руки господина целует, а потом, у себя скрывшись, уголок подушки прикусывает и плачет так горько и громко, что птицы с деревьев в саду разлетаются.

Жгучая обида на свою судьбу на пол слезами капает, хоть бы в лужу собралась, разъела бы своей горечью эти доски и ее бы поглотила. Потому что невыносимо. Потому что раньше было легче, ведь, никого не любя, не было важно, кто тебя целует, кто в простыни вжимает, кто ласку выбивает или просит. А сейчас всё по-другому. Сейчас она никого ни за что к себе подпускать не хочет, ни на кого даже с фальшивой улыбкой смотреть не желает. Ани на себе его запах, его отпечатки носит, она своё тело под чужие прикосновения не подставит, то, что отныне только Хосрову принадлежит, осквернить никому не позволит. Но кто ее слушает, кто ее мольбам внемлет. Откажется – голову отрубят. Ани впервые кажется, что смерть не страшна, ведь каждые ночь и день с другим, без него – и есть смерть, самая чудовищная из всех.

Согласно принятым обычаям в гареме, господин, пресытившись фавориткой и будучи ей довольным, может подарить ее своему приближенному, как супругу или как наложницу. Арслан дарит Ани одному из своих воинов за услуги.

Нарыдавшись вдоволь, Ани умывается и, как и есть, с распухшим лицом спускается в сад. После Хосрова она не будет никому принадлежать и умрёт с его именем на устах. Пусть даже ее чувства не взаимны, пусть даже ей это всё показалось. Ани бежала от нищеты, искала хорошей жизни, но она её не нашла, зато нашла кое-что куда большее – любовь. И если бы не она, она так бы и продолжила влачить привычное ей существование, меняя покровителей, но теперь уже не получится. Ани скрыть своё отвращение к каждому следующему мужчине не сможет, значит, ее новый покровитель сам ее придушит или казнить прикажет. Тогда зачем вообще пачкаться, зачем позволять кому-то трогать то, что Ани мысленно отдала Хосрову. Она сама это всё прекратит и сама уйдёт.

На дворе середина весны, в саду тихо, кто-то отдыхает в своих покоях, кто-то у бассейна, к пруду вряд ли кто до вечера наведается. Ани, пряча под рубашкой верёвку, незаметно утащенную из сарая, доходит до воды и оглядывается по сторонам. Убедившись, что она в полном одиночестве, девушка наматывает верёвку на одну из сложенных для маскировки кромки пруда глыб, второй конец крепко привязывает к ногам. Кое-как, пыхтя, она подталкивает тяжелый камень к воде и, подняв глаза к небу, мысленно прощается с жизнью, когда вздрагивает от резкого:

– Ты чего творишь?

Ани ошарашено смотрит на хмурую, измазанную в грязи девушку по ту сторону пруда.

– Имей почтение! – визжит от неожиданности Ани. – Что ты себе позволяешь?

– Это ты что себе позволяешь? – выгибает бровь Юна. – Ты зачем мне композицию испортила! – возмущается. – Я тут убирала, начищала камни, а ты его по влажной земле прокатила, и опять тут грязно! Меня за это накажут! И потом, пока обнаружат пропажу, твой труп из пруда достанут, он разбухнет, будет вонять, придётся воду менять! Ты хоть понимаешь, сколько у меня из-за тебя будет работы!

– Да ты умом тронулась! Как ты смеешь так со мной разговаривать! – топает ногой уже забывшая, зачем сюда пришла, Ани.

– Да ты без пяти минут труп, мне плевать, как общаться с мертвецами, со слабаками тем более, – фыркает Юна и, отложив лопатку, с которой собиралась полоть сорняки, подходит к девушке.