Каров молча поклонился и вышел.

Между тем Сесавин уже познакомился с Эммой и зашел к ней именно в тот вечер, когда она запланировала ехать в зверинец.

– Извините, я отлучусь на несколько минут, – сказала она своему гостю, – мне нужно написать записку к укротителю зверей, Карову... он ждет меня... мне хотелось взглянуть на его питомцев.

– Я вовсе не лишаю вас этого удовольствия и буду очень рад, если вы возьмете меня с собой, – сказал вежливый кавалер.

– С удовольствием, но прежде мы напьемся чаю.

Борис подал самовар. Елена стала разливать чай: в черном шелковом платье, бархатной кофточке и кружевном чепчике она выглядела очень приличной старушкой.

Рассказывая молодой хозяйке городские новости, Сесавин выразил сожаление, что она не посещает киевского общества.

– Ваш большой свет не интересует меня, – сказала она. – Я придерживаюсь о нем другого мнения, чем девушки моего возраста.

– Я уже слышал об этом от Ядевского, он называет вас философкой.

Эмма улыбнулась.

– Он ошибается, я, в простоте сердца, стараюсь исполнять заповеди Божии и избегать греха.

– Какие мрачные воззрения в ваши годы! Вы созданы для того, чтобы наслаждаться жизнью и делать счастливыми других!

– Мы по-разному смотрим на жизнь... Меня, например, ничто в ней не радует.

– Именно потому вы и должны почаще выезжать в свет и развлекаться.

– Я ничего против этого не имею, но мне не с кем выезжать; тетушка моя слаба здоровьем и ведет уединенный образ жизни.

– Позвольте мне намекнуть об этом мадемуазель Огинской, и она с радостью предложит вам свои услуги.

– Знакомство с ней я сочту за особенную честь.

– Мы постараемся, чтобы вы не соскучились у нас в Киеве. Вы познакомитесь с графом Солтыком. Это чрезвычайно интересный субъект, хотя и очень опасный… для женских сердец.

– Мне о нем уже говорили.

– Много дурного?

– И дурного, и хорошего.

– Я заранее уверен, что вы с ним поладите. Он также горд, как и вы, и с таким же презрением относится к жизни.

– Разве я горда?

– Еще бы!

– О, вы и не подозреваете, до какой степени я смиряюсь!

– Перед Богом?

– И перед людьми, если они этого заслуживают.

– Вы полагаете, что без жертв самоотречения и богоугодных дел нет счастья на земле?

– Мы должны всеми силами стараться заслужить отпущение наших грехов и жизнь вечную, за пределами гроба, а во всем остальном положиться на волю Божию.

– Да вы фаталистка, как я вижу!

– Нет, но я твердо убеждена, что над нами есть промысел Божий, который управляет всеми нашими мыслями и поступками.

– Следовательно, и кровь проливается на земле по воле Божией?

– Да.

– И вы в этом серьезно убеждены?

– Я докажу вам это на деле сегодня же вечером. Я войду в клетку ко льву, и он меня не растерзает, если это не суждено Богом.

– Извините меня, но такую отвагу можно назвать безумием.

Эмма встала из-за стола, заметив, что пора идти, и, надев шубу, вышла вместе с Сесавиным из дома. Представление уже окончилось. Одетый в красное негр отвел их в зверинец. Каров вышел им навстречу и предложил свои услуги в качестве чичероне.

– Гордые животные, – заметила девушка, останавливаясь у львиной клетки, – чем вы укрощаете этих зверей, господин Каров?

– Взглядом и голосом, – отвечал тот. – Если вам угодно, я могу продемонстрировать это в вашем присутствии.

– Нет, благодарю вас... Мне бы хотелось самой войти в клетку.

– Помилуйте! Вы не умеете с ними обращаться! Да они вас растерзают!

– Я хочу только попробовать.

– Вы шутите? – спросил Сесавин.

– Нет, я говорю серьезно. Если Господу не угодно, чтобы я умерла сегодня, – лев меня не тронет. Меня так и тянет в эту клетку; я и сама не знаю, что со мной происходит. Если я останусь жива каким-нибудь чудом, это будет значить, что существование мое на земле не бесцельно; если же мне суждено умереть в когтях хищных зверей, то я и на это готова... Позвольте же мне войти в клетку.