– Вы чего это делаете? – раздался в трубке низкий мужской голос. – Совсем спятили?

Чарли обомлел: судя по номеру на определителе, кто-то не туда попал.

– Я ем такую штуку – то ли дыню, то ли кабачок. – Он глянул на зеленую фиговину: по вкусу дыня, по виду кабачок, только с шипами. (Миссис Лин называла ее “заткнись-и-ешь-полезная”.)

Человек произнес:

– Вы лажаете. У вас есть работа. Делайте то, что говорится в книге, или все важное у вас отберут. Я не шучу.

– В какой книге? Кто это? – спросил Чарли. Голос ему показался знакомым, и у него почему-то сразу включился режим тревоги.

– Этого я вам, извините, сказать не могу, – ответил человек. – Простите.

– У меня ваш номер высветился, дурила. Я знаю, откуда вы звоните.

– Ой, – произнес человек.

– Раньше думать надо было. Что же у вас за такая зловещая власть над тьмой, если вы даже номер свой не блокируете?

На дисплее определителя значилось: “Свежая музыка” – и номер. Чарли перезвонил, но никто не ответил. Он сбегал на кухню, выкопал из ящика телефонную книгу и поискал “Свежую музыку”. Магазин неподалеку от верхней Рыночной, в районе Кастро.

Телефон зазвонил снова, и Чарли схватил трубку с кухонной стойки так свирепо, что чуть не выбил себе зуб.

– Безжалостный ублюдок! – заорал Чарли в трубку. – Вы вообще отдаете себе отчет, чего мне все это стоит, бессердечное вы чудовище?

– Сам иди на хуй, Ашер, – ответила Лили. – Если я ребенок, это не значит, что у меня нет чувств. – И повесила трубку.

Чарли перезвонил.

– “Ашеровское старье”, – ответила Лили. – Семейное предприятие буржуазных штопаных гондонов вот уже тридцать лет.

– Лили, прости меня, я обознался. Ты чего звонила?

– Moi? – переспросила Лили. – Je me fous de ta gueule, espéce de gaufre de douche[25].

– Лили, прекрати говорить по-французски. Я же извинился.

– С полицией будешь разговаривать. Тут тебя ждут.

Перед нисхождением в лавку Чарли пристегнул Софи к груди, как террорист – бомбу-младенца. Малютка только что перебралась через новый рубеж и научилась держать головку, поэтому пристегнул он ее лицом вперед, чтоб она могла озираться. Пока Чарли шел, ручки и ножки у Софи болтались по сторонам, будто она прыгала с парашютом (в роли парашюта выступал щупленький ботаник).

Полицейский стоял у кассы против Лили и выглядел при этом как реклама коньяка: двубортный костюм цвета индиго – итальянского пошива, шелк-сырец, – льняная сорочка оттенка буйволовой кожи и ослепительно желтый галстук. Лет пятидесяти, латинос, поджарый, с резкими чертами, напоминающими хищную птицу. Волосы гладко зачесаны назад, и седые пряди у висков наводили на мысль, что он летит, хотя с места легавый не двигался.

– Инспектор Альфонс Ривера, – сказал полицейский, протягивая руку. – Спасибо, что спустились. Эта девушка сообщила мне, что в понедельник вечером работали вы.

Понедельник. Тогда он отбивался в переулке от воронов, тогда в лавку зашла бледная рыжая красавица.

– Ты имеешь право ничего ему не сообщать, Ашер, – сказала Лили, очевидно вспомнив о лояльности, невзирая на штопаную гондонность Чарли.

– Спасибо, Лили, но можешь сделать перерыв – ^>-сходи посмотри, как там в Бездне дело обстоит.

Лили что-то буркнула, затем извлекла нечто из ящика под кассой – предположительно, сигареты – и удалилась посредством черного хода.

– Почему этот ребенок не в школе? – спросил Ривера.

– Она особенная, – ответил Чарли. – Знаете, домашнее образование.

– Она поэтому такая жизнерадостная?

– В этом месяце изучает экзистенциалистов. На той неделе попросила творческий день – убить араба на пляже