Рамиль Каримов.

Выбивает много ссылок. Но пройдясь по первым же результатам, понимаю, что там только его тезки. Про этого урода ни слова. И фотографий нет. И статей про арест не нахожу. И даже об освобождении нет ничего. А ведь это громкая история. Впервые кто-то из “Ямы” оправдан и выходит на свободу.

Каримова будто не существует.

Пробую забить в поиске его фамилию и добавить “тюрьма”, “Яма”. Но мне открываются лишь статьи про недавний побег.

Жму на несколько ссылок. Одно и то же. Каримов нигде не упомянут.

– Продолжим вчерашнюю работу, – голос преподавателя заставляет вздрогнуть и оторвать взгляд от планшета. – Итак, передача света. Чем бы вы…

Быстро закрываю лишние вкладки. Открываю вчерашний рисунок.

Сама не знаю, что рассчитывала найти на Каримова. Что-нибудь. Слишком быстро и легко его выпустили. Прямо после свадьбы. Или… после побега?

Преподаватель обращается ко мне, и я направляю все внимание на ответ.

– Молодец, Арина, – говорит он, и делает пометку в своем блокноте.

Больше не отвлекаюсь. Запрещаю себе думать про Каримова, иначе сойду с ума от напряжения. Ублюдок и так появится. В семь. А время летит быстро.

Мама приезжает к универу на большом перерыве. Покупаю нам кофе, усаживаюсь к ней в машину.

– Арина, – она смотрит на меня. – Этот… он тебе угрожал?

Грудь сдавливает.

– Дал понять, что могут быть проблемы, – отвечаю тихо. – Если выяснится правда про наш брак. Поэтому мне лучше поехать с ним.

Мама молчит. Вглядывается в мои глаза. И я пробую сделать все возможное, чтобы там не отразилось ничего лишнего.

Взгляд не отвожу. Понимаю, стоит отвернуться – поймет. Но на какой-то момент мне кажется, она и так все понимает. Чувствует. Ей все мои эмоции передаются.

И нервы сдают.

– Не знаю, для чего ему этот спектакль, – бросаю, нервно закусив губу. – Но все это как-то связано. Свадьба. Побег другого заключенного. И быстрое освобождение из тюрьмы.

Говорю, только бы не молчать. Надеюсь, слова отвлекут. Но мой подбородок предательски дергается, а глаза начинает щипать.

– Знаешь, у него во дворе такие жуткие собаки, – морщусь, невольно передергиваю плечами.

Все-таки прячу глаза. И мысли совсем не про тех лающих псов. С отчаянием осознаю, что не выходит переключиться.

– Арина…

Делаю крупный глоток кофе.

– Я справлюсь, мам, – говорю наконец. – У меня там отдельная комната. Вид из окна такой, что хоть сразу наброски делай. И дом огромный, что можно и не встречаться.

– Доча.

Она обнимает меня. Прижимает к груди.

И я судорожно глотаю воздух. Стараюсь загнать подступающие слезы обратно. Нет, нет, только не рыдать. Нельзя. Надо успокоиться.

– Папа вернется, и все решит, – твердо произносит мама.

– Когда он приедет? – спрашиваю тихо.

– Еще неделя, – роняет. – Если не затянется.

– Деньги не помогли? – горло царапает.

– Помогли, но… все серьезнее, чем мы думали, – судорожно выдыхает она и отодвигается, чтобы посмотреть на меня. – Нужно время.

Будь отец здесь, Каримов бы и не появился. Не забрал бы меня настолько нагло. Но сейчас урод понимает, что можно воспользоваться моментом.

22. 22

После разговора с мамой немного успокаиваюсь. Тяжело, но даже короткая встреча с ней дает силы держаться дальше. И я стараюсь сосредоточиться на том, что папа должен скоро вернуться.

Буду считать дни. Время пролетит быстро.

Так пробую себя настроить. Иначе сорвусь.

– Арин, поедем по магазинам? – спрашивает Эмма, когда до конца занятий остаётся одна пара. – Мы же так и не выбрали, в чем пойдем на вечеринку.

Отрываюсь от экрана. Вижу, как подруга вдруг меняется в лице, нервно закусывает нижнюю губу и, понизив голос, прибавляет: