Слева от насыпи начинался луг – преддверие больших болот, справа – небольшой лесок. Если я ничего не путал и если ПДА своим разноцветным экраном не врёт, после отдыха нам нужно будет забирать вправо, мимо точки, обозначенной как разбитый вертолёт, с комментарием «смешная рожица».
Ну посмотрим, что это за рожица, только всё же отдохнём.
Мы не стали сходить со склона и сели на насыпь. Там внизу, метрах в двадцати, стоял грузовик, он был как новенький. Старый советский ЗИЛ-131 по прозвищу «крокодил», даже краска не облупилась. Только номеров не разобрать.
– Олежек, а это тот самый, у которого мотор с 1986 года работает?
Мушкет улыбнулся:
– Да не-е-ет, это совсем другой. Грузовик с работающим мотором – это давняя такая мулька. Этих работающих грузовиков даже несколько. Даже я один видел, думал – тот самый, полез к нему через какую-то осоку, чуть в воронку гравитационную не вляпался, а присмотрелся – обычный грузовик, только отчего-то не ржавый. Кузов пустой, водителя нет. Одно удивительно: капот тёплый, но капот я открывать не стал.
Главное, что мотор не работает, а значит, это другой грузовик.
А это и вовсе не тот. Мы в прошлом году в него лазили – там в кузове груз был, крупа, судя по этикеткам. Всё мыши съели – ничего интересного.
Хотя в Зоне ни в чём нельзя быть уверенным. Мы тут ночью не ходили – а ведь придёшь, типа, ночью к такому грузовику, а у него фары светятся! Хехе.
Ладно, я пошутил, расслабься. Подумай, как я тебе утром говорил о чём-нибудь радостном. О разумном, добром, вечном. То есть, не о Зоне – Зона-то, может, разумная, точно – вечная, но ничуть не добрая…
Я послушался и примостился на камешке, предварительно тщательно его осмотрев.
Лёжа на склоне, усыпанном палыми листьями прошлого года, пожухшими, но высохшими теперь на жарком солнце, я начал вспоминать, как меня занесло в эту лощину. Воспоминания были невесёлыми.
Прилетел я на похороны, да и сейчас недалеко ушёл от этой темы.
Глава вторая
Шереметьево, 18 апреля. Сергей Баклаков по прозвищу Арамис.
Прилетел в Москву – не зевай. Москва – город суровый. Иногда поминки оказываются встречей однокурсников – но никогда не бывает наоборот.
Софистика, пастор, софистика. Нам погибать не страшно – мы отжили свое, и потом, мы одинокие стареющие мужчины.
Юлиан Семёнов
«Семнадцать мгновений весны»
Что я всегда ненавидел в наших аэропортах, так это таксистов, что встречают тебя в зоне прилёта. Не таможенников или пограничников, не очередь на выход, а именно таксистов, что стоят, крутя на пальцах связки ключей.
Они мне казались самыми страшными фигурами на границе. Впрочем, последние годы я прилетал редко – так уж совпало сейчас.
Я медленно, с хрустом, разводился – и мне повезло. Я много слышал об американских разводах, и сам их очень боялся. Воображение рисовало мне картины полного обнищания супруга и постоянные выплаты жене.
Но жена моя, даром что американка, была хорошей женщиной. Никто меня не обобрал, мы продали дом, поделили деньги, мне даже досталась большая часть. У неё была прекрасная работа и большая семья, а я был не самой удачной дойной коровой, даже если бы всё сложилось иначе.
Одним словом, развод прошёл по всем правилам и оставил у меня очень странное впечатление.
Так было в детстве, когда приходишь к зубному врачу. Он сажает тебя в кресло и начинает работать. Ты ждёшь прихода боли, какого-то ужаса, но вдруг тебя треплют по плечу и говорят:
– Очень хорошо, два часа не есть.
И ты понимаешь, что всё кончилось.
Итак я приблизился к таксистам, и они забормотали свои нескончаемые мантры под лязганье ключей. Они были всё те же, и несмотря на то, что они стали, кажется, азербайджанцами или иным восточным народом, их слова и интонация ничуть не изменились.