– Здравия желаю, товарищ генерал, – козырнул я и замолчал, ожидая, что начальство само объяснит причины неурочного вызова сотрудника, формально находящегося в отпуске по состоянию здоровья.

– Здравствуй, Слава, и извини, что так вышло… – невпопад ответил он на мой вопрошающий взгляд, – сам же знаешь, что с медициной не спорят.

– Да я и не спорю, товарищ генерал, – ответил я, вспомнив, что с десяток лет назад генерал и сам находился в такой же ситуации, когда ему вот так же, по завершении августовской компании по борьбе с грызунами, медики закрыли выход в поле.

– Ладно… – махнул рукой генерал. – Теперь слушай. Тут мне позвонили с самого верха… – легким кивком головы мой начальник отпасовал невысказанный вопрос к висящему на стене портрету. – Для какого-то очень важного и секретного дела им нужен офицер с большим жизненным опытом и развитой «чуйкой». А я-то знаю, что у тебя этого добра навалом.

Тут душа моя – нет, не ушла в пятки и не воспарила к небесам, – а просто смутилась. Всю жизнь я исповедовал извечную солдатскую мудрость: быть в поле, подальше от начальства, и докладывать только о конечном результате своей работы. И вот, судя по всему, мне предлагается работать под непосредственным руководством человека, изображенного на портрете. Это и вставляет, и доставляет, причем одновременно…

– Ну как, Слава, ты согласен? – спросил генерал, видимо, выждав положенное в таких случаях время. – Мне сказали, что ТАМ нужны исключительно добровольцы.

– Что за служба? – поинтересовался я.

– Подробности, извини, сообщить не могу, – ответил генерал, – ибо сам их не знаю. Скажу только то, что погоны тебе снимать не придется. Речь идет не о твоем переводе, а лишь о прикомандировании…

– Ну, как всегда, – подумал я, – Поди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что…

Впрочем, думал я недолго. Бросив еще один взгляд на портрет, я вздохнул и сказал, – Согласен, товарищ генерал. Я записался добровольцем еще тогда, когда надел на плечи лейтенантские погоны. Куда и когда я должен явиться?

– Командировочное на тебя уже оформлено, – сказал генерал, – сейчас я его подпишу, и с этой минуты ты мне больше не подчиняешься. Спускайся вниз, мой Федя в курсе, он тебя отвезет. Слава, не спорь! – добавил он, увидев мой возмущенный взгляд. – Сам ты туда быстро не доберешься, а дело срочное.

Забрав командировочное предписание и обнявшись на прощание со своим, уже бывшим, начальником, я спустился вниз, во двор, и нашел генеральскую машину. Федя – здоровенный немногословный сержант-контрактник из Якутии – действительно ждал меня. До места мы долетели молнией, наверное, вдвое быстрее, чем вез бы обычный московский таксист. Федя вел машину мастерски, придерживаясь скоростного режима на грани фола. С первых же минут я понял, что путь наш лежит не в Кремль, а, скажем, прямо в противоположную сторону.

Дальше все просто. Федя доставил меня на КПП одной подмосковной госдачи. Причем не на парадную сторону, а туда, где обычно проезжают машины с продуктами и мусоровозы. И правильно: по сути, такие как я, и есть чернорабочие государства Российского в его борьбе за выживание.

Еще через четверть часа я сидел в маленькой комнате без окон в компании трех человек: самого Президента, Предсовбеза Дмитрия Козака (он теперь и становился моим непосредственным начальником) и еще одного моего коллеги «в штатском» Александра Павловича Князева, которому теперь предстояло стать моим напарником. Сначала я не очень понимал, ради чего такая эклектика, но последовавший чуть позже разговор расставил все на свои места.