Нет, я знаю, у многих олигархов крыша едет от собственного богатства. Они себя кем только не считают. И купцами, и графья́ми, и князьями. Но именно этот тип говорил как-то слишком серьезно. Либо он искренне верит, что является купцом, либо он вообще конченый псих. Похлеще Прошки с нагайкой.

В этот момент меня вдруг осенила еще одна мысль. А что, если это – развод? Не знаю. Реалити шоу.

Однако, стоило пошевелить пальцами на руках, я уже не говорю о бо́льшем, как тело вновь пронзила адская боль, и от мысли о телевизионной подставе пришлось отказаться.

Вряд ли реалити-шоу может быть настолько реалити. Меня били не на показуху. Меня отметелили самым настоящим образом. На теле нет ни одного здорового местечка. Слишком уж как-то достоверно. За это уголовку можно отхватить. Ни один режиссёр, ни один продюсер не пойдёт на подобный риск даже ради заоблачного рейтинга.

– Мужики, а давайте договоримся. – Высказался я вслух, заодно выплюнув выбитый зуб.

Он, наверное, держался на добром слове, а мое желание поговорить это доброе слово окончательно уничтожило.

– Могу дать вам денег. Много. Только отпустите меня. А еще мой отец, знаете, не последний человек в городе.

Я старался держаться очень уверенно, хотя на самом деле меня буквально потрясывало. Голос. Чертов голос. Теперь, когда я говорил не во сне с плавающей головой, а вполне себе в реальности, он все равно звучал слишком тонко и звонко.

Оба мужика уставились на меня с такими выражениями лиц, будто с ними начал вести научные беседы, не знаю… лесной олень.

Около минуты они молчали, а потом одновременно заржали. Как кони, честное слово. У Прошки аж слюна изо рта вылетела.

Психи. Точно психи. Как еще можно назвать людей, вырядившихся в одежду, которая больше соответствует началу прошлого века?

– Никанор Митрофанович, все сейчас сделаем в лучшем виде. Вида́ли, что охальник несёт? Денег, говорит, дам вам. Издевается. Несомненно издевается. Ну ничего… Сейчас я его научу уму-разуму. – Бубнил Порошка, снимая со стены кнут.

Я машинально зажмурился, ожидая нового удара, но… он не последовал. Вместо этого раздался низкий, хрипловатый голос, доносящийся со стороны входа:

– Никанор Митрофанович, ты ли это? Господи помилуй, что за безобразие у тебя тут творится?

Голос звучал так, будто его обладатель привык, что его слушают очень внимательно. Интонации были спокойные, тихие. Я осторожно приоткрыл один глаз (второй всё ещё отказывался работать) и увидел…

«Нет. Этого не может быть.» – Вот первая и единственная мысль, мелькнувшая в моей голове.

В дверях стоял высокий мужчина в длинном, поношенном одеянии, претендующем на смесь монашьей рясы и чёрного пальто Нео из «Матрицы». Лицо его выглядело каким-то изможденным. Густая рыжевато-русая борода и пронзительные серые глаза создавали впечатление сильного контраста. Хотелось или бороду убрать или цвет глаз заменить.

А вообще, глаза, если честно, выглядели пугающе. Вернее не они сами, конечно, а взгляд. Он словно проникал в самую суть моей души. Моей, потому что смотрел мужик на меня. А я, естественно, на него.

И самое страшное, что я этого человека узнал. Сразу. С первой же секунды. Потому что предметом последнего испытания на «Лучшем экстрасенсе» был он.

Ну… Может, не совсем он… Если предположить, что передо мной стоит тот, кого больше ста лет нет в живых, то это очень хреновый признак.

Скажем так, человек, замерший в дверях сарая, очень сильно был похож на Григория Распутина.

Кровь отхлынула от моего лица. Или наоборот – прихлынула. Черт его знает. Мне просто стало очень погано. Еще поганее, чем было, хотя казалось, куда уж дальше.