Распутин – это тебе не просто так. По идее, если сейчас 1913 год, его имя в Петербурге имеет вес. Григория боятся ненавидят, но считаются с его влиянием. По крайней мере, я на это очень надеялся.

Судя по озабоченному лицу унтер-офицера, моя надежда не была безосновательной. Угроза, пусть и высказанная оборванным мальчишкой, казалась ему вполне правдоподобной. Он хмурился, перебирал губами, словно беззвучно шептал что-то себе под нос, и очевидно очень напряжённо думал. Кроме вероятности заполучить кучу проблем, унтер-офицер, похоже, еще прикидывал, а какую выгоду можно извлечь из ситуации.

– К Распутину, говоришь? – пробормотал он, нервно теребя ус. – И что ж за дело у тебя к нему такое спешное?

– Личное. Очень личное. Естественно, для Григория Ефимыча. Ох, уж он как будет рад, когда узнает. Точно отблагодарит человека, который помог мне справиться со временными трудностями и принести благую весть. – туманно ответил я, понимая, чем меньше конкретики, тем лучше. – Так вы меня отведете? Или мне потом Григорию Ефимовичу передать, что господин унтер-офицер Лядов отказался исполнить его волю?

Фамилию я, конечно же, специально упомянул. Для весомости своих угроз.

Полицейский скрипнул зубами. Видно было, что он разрывается между служебным долгом и страхом перед влиянием Распутина. А еще было видно, что ума он недалёкого. И в этом – мое счастье.

Ему не пришло в голову, к примеру, поинтересоваться, какого черта я, вместо того, чтоб сразу идти домой к Распутину, улегся на улице, в подворотне. Да и вообще, рассказ о путешествии из Тобольска в Петербург имел неимоверное количество белых пятен. Он весь был одним белым пятном. Спроси меня этот Лядов, а как я добирался, на каком поезде, по какой дороге – и все. Легенда рассыпалась бы как карточный домик. Ни на один вопрос я бы не смог ответить.

Наконец, полицейский решился.

– Ладно… Черт с тобой! Пойдем. Но если ты соврал, пеняй на себя! Хуже будет! Пошли, говорю!

Он схватил меня за руку, уже не так грубо, как до этого, и потащил к выходу.

– Сидоров! – крикнул унтер-офицер кому-то в участке. – Я отлучусь ненадолго. Отведу тут одного… по особому поручению.

Ответа не последовало. Либо неведомый Сидоров спал и ни черта не слышал, либо господин Лядов ведёт беседы с выдуманными людьми, что в принципе меня бы не удивило. Слишком легко он повелся на мою аферу. Может, и правда дурачок?

Мы вышли на ночную улицу. Унтер-офицер нервно озирался по сторонам, словно боялся, что из темноты вынырнет какой-нибудь случайный свидетель. А свидетели ему сейчас не нужны. Он явно вознамерился доставить меня к другу императорской семьи и получить за это вознаграждение.

– И где живет твой… Распутин? – Спросил Лядов с таким выражением лица, словно сейчас будет проверять меня на детекторе лжи. Говорю же, или дурак, или наивен до безобразия.

– Английский проспект, дом три, в доме господина генерал-майора Веретенникова. – уверенно ответил я, а затем, чтоб моя столь четкая осведомлённость не выглядела совсем уж странно, скромно потупился и добавил. – Мне было велено выучить и улицу, и дом на зубок.

Адрес помнил еще со времен учебы. Понятия не имею, почему он так основательно запечатлелся в моей памяти. Или может она, память, решила именно сейчас вытащить из своих закромов необходимую информацию. Не знаю.

– Ну, да. Верно… – Задумчиво протянул Лядов. Он реально таким простым вопросом проверял не вру ли я. – Идём. Да смотри у меня…

Мы двинулись по темным, пустынным улицам ночного Петербурга. Я едва сдерживал ликование. Первый шаг сделан! Меня ведут к Распутину!