– Пуфф! – сказал Костя и бережно ткнул Грачика пальцем в живот.

– Что? – переспросил тот.

– Вы убиты, – пояснил Костя, светясь от счастья. – Можно мне съесть вас, переварить и удалить из организма?

Грачик захохотал и снова тряхнул его за плечи.

– А хочешь в Ущелье Звигов? – предложил он. – Проведать старичков?

В ущелье стояла тишина. Полное безветрие, бестравье и безлесье. И коварный галечник между серыми пористыми скалами был на прежнем месте.

Кратов вслушивался в тишину. И с каждой секундой она все больше рассказывала ему.

Он разулся, сцепил ботинки застежками и поставил возле входа в ущелье. Достал фогратор и положил рядом. Расстегнул куртку и, аккуратно свернув, оставил здесь же. При этом не упустил случая полюбоваться на свои благоприобретенные роскошные шрамы. Затем закатал штанины выше колен.

И двинулся вперед.

Сделав десяток шагов – галечник держал его, не елозил, не поскрипывал, – Кратов отчетливо увидел воронку, прикрытую звижьей паутиной и присыпанную сверху камушками. Она была устроена по-новому, не так, как три месяца назад. Известно, что психомодели живут собственной, мало кому понятной и уж совершенно непредсказуемой квазижизнью…

Он старательно обошел воронку по краю.

Все это время два звига следили за ним из-за скал, и он чувствовал их присутствие, ловил их тупые, жадные мысли. Кажется – даже слышал, как они облизывают и без того мокрые губы и глотают слюни. Он знал, что звиги нападут на него, когда до конца пути останется какая-то пара шагов.

Поэтому он без разбега, с места, взлетел в воздух за полшага до того, как звиг-сюзерен прыгнул на него – точнее, на то место, где ожидал свою жертву.

Но Кратов благополучно приземлился на обе ноги за контрольной чертой, где кончалась психомодель, и потопал за ботинками и курткой. А звиг промахнулся и угодил в собственную воронку.

– Который? – спросил Михеев, прижавшись лицом к оконному стеклу.

– Вон тот, светлый, – сказал Грачик. – В белой курточке. Сейчас к нему подойдет поразительно рыжая девушка, такая рыжая, что зависть берет. И они поцелуются.

– Подошла, – улыбнулся Михеев. – Но что-то они тянут с поцелуем.

– Это Константин Кратов, – пояснил Грачик. – Помнишь, который все хвалился своей реакцией. Ценитель древней восточной поэзии, бесстрашный охотник на звигов…

– Помню. А второй?

– Сидит на скамейке. Бритоголовый, в дхоти. Это Крис Богардт. У него доброкачественный генетический дефект – ранняя лысина. Потомок «детей Чернобыля»…

– Этот Богардт… действительно выкрутился?

– Здоров, как бык! И даже получил пятую категорию. По-моему, зря ты погорячился, дед.

Михеев промолчал, глядя за окно во двор училища.

– А может быть, вообще все зря? – пробормотал за его спиной Грачик. – Ведь только представить себе: что было бы с ними, не успей мы тогда перебросить к ним резервного надсмотрщика…

Михеев поморщился. Он вдруг отчетливо вспомнил, ЧТО БЫЛО С НИМ, когда те двое, шустрые ребятишки, ухлопали робота и на целый час ушли из-под его, Михеева, наблюдения. И как умело они распорядились этим часом.

– Иногда я сомневаюсь, – продолжал Грачик. – Не слишком ли дорогую цену они платят там, на наших полигонах?.. Как все просто и эффектно в задумке! Берется индивидуум, и с него сдирается шелуха интеллекта, дабы во всей своей мощи обнажились вековечные инстинкты, которые помогли нашему далекому предку выжить среди динозавров и пещерных медведей. И наши курсанты будут-де чуткими, сильными и ловкими, как самый чуткий, сильный и ловкий зверь. Потому что они становятся плоть от плоти природы… А они не хотят быть зверями. Они остаются людьми, несмотря ни на что. А мы их ломаем, гнем, корежим… Дед, обходились же мы без этого раньше!