Компанис еще в бытность молодым адвокатом защищал за символические гонорары анархистов. Его симпатия к ним была необычной для каталонских националистов, часто отзывавшихся о них почти по-расистски, как о «мурсианцах» – поскольку основой движения анархистов были приезжие из-за пределов Каталонии. Хотя некоторые каталонские политики позднее отрицали эти его слова, но Компанис якобы так приветствовал делегатов-анархистов[262]: «Во-первых, я должен сказать, что к НКТ и ФАИ еще никогда не относились так, как они заслуживают. Вас всегда сурово преследовали, я тоже в силу политической необходимости выступал против вас, хотя раньше был с вами. Ныне вы – хозяева города и Каталонии, потому что одни вы возобладали над фашистской военщиной… и я надеюсь, что вы не забудете, что верные члены моей партии оказали вам помощь… Но вы победили, и теперь все в вашей власти. Если я не нужен вам как президент Каталонии, скажите прямо сейчас – и я стану простым солдатом в борьбе против фашизма. Если же вы, напротив, верите, что я, моя партия, мое имя, мой престиж могут быть полезны, то положитесь на меня, на мою верность, на мое убеждение, что все позорное прошлое мертво».

Независимо от того, действительно ли Компанис произнес эти слова, Асанья позднее назвал их частью заговора против Испанского государства. Но каталонский президент был реалистом: официальные республиканские силы в Барселоне насчитывали 5 тысяч человек военизированных формирований, а как показали события в других местах, полагаться только на них было очень опасно. Регулярной армии в Барселоне больше не существовало, потому что большинство мятежных офицеров были перебиты, а солдаты разбежались по домам или вступили в рабочую милицию. Винтовки из казарм Сант-Андреу и из других арсеналов попали к анархистам, имевшим теперь 40 тысяч стволов, розданных 400 тысячам их единомышленников в Барселоне и окрестностях. Со стороны Компаниса было бы безумием напасть на них в момент их наибольшей силы и популярности. Анархисты также были его лучшими союзниками в противодействии возвращения власти к мадридскому правительству. Компанис описывал положение сухо: «Преданные обыкновенными стражами законности и порядка, мы обратились за защитой к пролетариату».

Каталонский президент поставил анархистов перед принципиальной дилеммой, которую сформулировал Гарсиа Оливер[263]: «Либертарный коммунизм, равносильный анархистской диктатуре, или демократия, означающая коллаборационизм»[264]. Навязывание анархистского социального и экономического самоуправления остальному населению выглядело скорее предательством либертарных идеалов, чем сотрудничеством с политическими партиями. Абад де Сантильян говорил, что они не верят в любую форму диктатуры, включая собственную[265].

На своей конференции в Сарагосе всего за несколько недель до этого анархисты подтвердили, что любой политической философии нужно позволить развить наиболее подходящую для нее форму общественного сосуществования. Это означало работу бок о бок с другими политическими организациями при уважении различия во взглядах друг друга. Этот подход при всей своей искренности был упрощением, так как сама идея рабочего контроля и самоуправления была совершенно неприемлема как для либеральных республиканцев, так и для коммунистов. Обе эти группы в свое время будут одерживать верх, сначала принудив анархистов отказаться от многих их принципов, а потом оттеснив их от властных постов[266].

Даже если бы анархистам, сидевшим в богатом кабинете каталонского президента, предложили ключи от королевства и заодно спросили их, как они видят будущее, они все равно оказались бы перед очень непростым выбором. В их силах было одним махом превратить Каталонию и Арагон в независимое псевдогосударство, но это создавало опасность страшного столкновения в критический момент с социалистами и коммунистами. К тому же правительство в Мадриде контролировало золотой запас, и бойкот со стороны остального населения Испании и иностранных компаний мог в кратчайший срок погубить каталонскую экономику.