По пути в Мадрид колонны националистов действовали по отработанному шаблону – захватывали деревни, оставляя за собой руины и надписи на стенах: «Ваши женщины родят фашистов». Генерал Кейпо де Льяно пугал республиканцев, слушавших радио Севильи, баснями о сексуальных аппетитах африканских воинов, грозя вознаградить их женщинами Мадрида. Военных корреспондентов не пускали в Толедо, чтобы они не стали свидетелями событий, последовавших за снятием осады Алькасара. 200 раненых бойцов милиции прикончили в тамошнем госпитале, сначала забросав палаты гранатами, а потом добив оставшихся в живых штыками. Проведение кампании сравнивали с «испанской яростью» пехоты Филиппа II в XVI веке, истребительное наступление которой приводило в ужас протестантскую Голландию.

По свидетельству одного фалангиста, близ Гибралтара целый взвод арабов изнасиловал, а потом убил жену левого активиста. Американский журналист Джон Уитакер под Навалькарнеро стал свидетелем того, как двух девушек отдали на растерзание марокканцам; их командир майор Мохаммед бен Миззиан сказал ему, что девушки проживут не больше четырех часов[224]. Впоследствии этот майор дослужился во франкистской армии до генерал-лейтенанта, а арабов-«регуларес» националисты провозгласили «почетными христианами». Они вызвали на республиканской территории такую ненависть к себе, что двоих марокканцев разорвали на куски, когда грузовик с пленными остановился на заправке.

Еще одним местом страданий стала Гранада, прославившаяся прежде всего убийством поэта Федерико Гарсиа Лорки, самой знаменитой жертвы гражданской войны. Фашисты и военные относились к интеллектуалам по меньшей мере с величайшим недоверием, их образованность вызывала у них чувства, в которых смешались ненависть, страх и презрение, – примером этого стало убийство в Гранаде пяти университетских профессоров.

Гарсиа Лорка вернулся к себе домой недалеко от города Уэрта-де-Сан-Висенте перед самым восстанием. (Начались летние каникулы, и многие погибли или, наоборот, спасли свою жизнь именно благодаря запланированным поездкам.) Поэту грозила опасность из-за его либеральных симпатий, хотя он не принадлежал ни к какой партии, – даже убежище, предоставленное ему поэтом-фалангистом Луисом Росалесом и его семьей, не смогло его спасти.

В воскресенье 16 августа, через несколько часов после убийства мэра Гранады Мануэля Фернандеса Монтесиноса – мужа младшей сестры поэта, – Лорку арестовал бывший депутат от СЭДА Рамон Руис Алонсо; позднее он оправдывался, что Лорка «натворил больше бед своим пером, чем другие – пулями». Вместе с Алонсо были Луис Гарсиа Аликс, секретарь «Accion Popular», и помещик-фалангист Хуан Луис Трескастро, фактический палач Лорки, сказавший потом: «Мы убили Федерико Гарсиа Лорку. Я всадил ему две пули в зад как гомосексуалисту»[225]. Герберт Уэллс, президент Пен-клуба, потребовал подробностей о судьбе Лорки, как только о казни стало известно в мире, но националистские власти все отрицали. Смерть Лорки оставалась в Испании запретной темой до самой смерти Франко в 1975 году.

Националисты объясняли жестокость своих репрессий необходимостью ответа на красный террор. Однако примеры Севильи, Кордобы и Бадахоса, а спустя полгода – и Малаги показывают, что националисты убивали во много раз больше людей. В Малаге они приступили к казням после того, как милиция, а также, без сомнения, все ответственные за убийства правых активистов сумели сбежать. Иными словами, попыток выявить виновных почти не предпринималось. А главное, контраст между количеством жертв с той и другой стороны говорит сам за себя.