– Брат игумен, возможно, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Тогда весь разговор наш впустую… Я всю жизнь по Шеолу скитаюсь. Много чего повидал и многого наслушался. Про Грань говорят даже чаще, чем про баб или жратву. Особенно по пьянке. Да только все это бабушкины сказки. Я их еще с детства знаю. Того, что было за Гранью раньше, давно нет. Не выжить там ни людям, ни зверям. Мох-костолом сверху вниз лезет. Химеры оттуда же приходят. Здесь сейчас наше место, в Шеоле. А если и придется уходить куда-то, так только еще глубже под землю.

– На самое дно преисподней?.. – Игумен на пару мгновений умолк, но тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Ты Писание читал?

– Представление имею.

– О втором пришествии знаешь?

– Осведомлен.

– А что, если оно уже состоялось? А мы пересидели под землей не только царство антихриста, но и пришествие Спасителя?

– Без вас бы такое событие не обошлось.

– Почему? Забыли о нас. И люди забыли, и ангелы.

– Относительно людей я с тобой, брат игумен, согласен. А вот ангелы забывчивостью вроде не страдают. Придет время, всех на Страшный суд позовут.

– Позовут только тех, кто не глубже двух саженей под землей зарыт. Да и зачем звать на Страшный суд тех, кто и так в преисподней обретается?

– Разве тут плохо? – вполне серьезно поинтересовался Кузьма, кроме Шеола ничего другого в своей жизни не видевший.

– Не для людей эта бездна кромешная предназначена, а для злых духов и их приспешников. Наши души к свету рвутся. К престолу Господнему.

– А раньше почему не рвались? Я даже разговоров таких упомнить не могу, хотя бывал здесь раньше неоднократно и с разными людьми, вплоть до Трифона Прозорливого, запросто беседовал.

– Раньше на душах братьев наших груз грехов висел. Обжорство, лень, прелюбодеяние. Сам Трифон, царство ему небесное, пример в этом подавал. Повредилась истинная вера. Не о небесном радели, а о мирском.

– Теперь, значит, все изменилось?

– Не все, но многое. Грешники наказаны. Еретики изгнаны вон. Паства в молельни вернулась. Постом, подвижничеством и тяжким трудом смиряет свою плоть, дабы очистить душу.

– Рад за вас. Только я здесь с какого боку припека?

– Сейчас узнаешь, не спеши. Образа видишь? Между прочим, все строгановского письма. От прадедов нам достались… Выбери любой.

– Может, не надо? – замялся Кузьма, уже догадавшийся, что его хотят вовлечь в какую-то непонятную и скорее всего опасную игру. – Еще оскверню ненароком…

– Если осквернишь, мы их заново освятим. Иди, не бойся.

– Я и не боюсь… – машинально пробормотал Кузьма.

Надо было бы получше разглядеть пресловутый столп, да и самого столпника в придачу, но иконы находились совсем в другой стороне. Кузьма двинулся к ним нехотя, словно к месту экзекуции. Венедим следовал за ним шаг в шаг, буквально в затылок дышал. Не ровен час долбанет своей веригой по темечку – и увернуться не успеешь.

– Веня, предупреждаю, ты ко мне сзади не заходи! – Кузьма резко остановился. – Я не курица, а ты не петух. Держись на расстоянии.

– Зачем браниться, брат Кузьма? – донеслось со столпа. – Здесь как-никак святое место.

– А чего он лезет! У меня, может, болезнь такая. Не переношу, когда у меня за спиной кто-нибудь трется.

Отбрехиваясь таким образом, Кузьма приблизился к широкому киоту и с опаской взял в руки первую попавшуюся икону. Деревянная доска, лишенная оклада, оказалась на удивление легкой.

– Что ты видишь на сием образе? – вновь подал голос игумен.

– Подожди, дай разобраться. – Кузьма поднес доску поближе к свету лампады. – Даже и не пойму, что здесь к чему…