– Прости за прошлый год, – внезапно говорю я Мариет. Надо сказать, пока мы не перешли от разговоров к делу. – После того праздника… я вела себя как коза.

– Ох! – Мариет слегка краснеет. – Да все в порядке.

– Нет, не в порядке. – Я делаю глубокий вдох и кладу руку на ее ладонь. – Может, дашь мне второй шанс?

Мариет прикусывает губу и мягко вынимает руку из-под моей:

– Ровена… У меня есть девушка.

Я моргаю. Глупо, но меня разбирает смех.

– Правда?!

– Ага. – Мариет пожимает плечами. – Учится в Эджмонте. На каникулы уехала с семьей кататься на лыжах.

– Ой… – Я чувствую, как румянец разбрызгивается у меня по всему телу: от ушей до кожи между пальцами и складок под коленями. – Ой. Ладно. Все в порядке. Прости.

– Да нет, все правда хорошо, – говорит Мариет.

У меня как-то странно сжимается в горле. Что за ерунда, мне ведь даже не хотелось с ней встречаться… Мне просто страшно неловко. И очень, очень одиноко. Такое чувство, словно у всех на свете есть пары. У всех, кроме меня.

– Я лучше пойду, – говорит Мариет, стаскивая шапку и надевая ее обратно. От этого жеста волосы у нее искрят электричеством.

– Тебе необязательно, – останавливаю я ее, хотя мы почему-то обе уже встали, словно наши тела хотят, чтобы мы побыстрее разошлись. – Скоро полночь.

– Нет, я пойду. Мама и так не хотела, чтобы я пошла. Думала, что все напьются и будут пьяными кататься на машинах. Увидимся в костюмерной, хорошо?

– Ладно. – Голос у меня такой же ненастоящий и яркий, как Санта-Клаус на газоне Пауэрсов. – Конечно.

Мариет ушла. Я иду по пустой кухне. Стол завален перевернутыми пластиковыми стаканчиками, пустыми бутылками из-под алкоголя. На пластиковой салфетке застыла какая-то липкая жидкость. Холодильник почти не видно из-под рождественских открыток из Монтока и Вейла, штат Колорадо; семьи на фотографиях улыбаются, стоя в обнимку. Часы на плите показывают без шести минут полночь. И почему мне хочется расплакаться?

Ребята из команды по кроссу принесли фейерверки, чтобы запустить после боя часов; все бегут к костру посмотреть. Я крадусь вдоль паласа в цветочек, мимо пары одноклассников, что целуются у двери в ванну. Вытаскиваю свой пуховик из груды курток на кровати сестры Бодхи, оборачиваю вокруг шеи толстый шерстяной шарф. Другие тоже укутываются перед выходом на улицу. Никто со мной не заговаривает. Я ничем не отличаюсь от прочих гостей, пока не поворачиваюсь к парадной двери. Тейлор со Стивеном по-прежнему играют в пиво-понг в гостиной, слишком крутые для фейерверков. Опустив голову, я пускаюсь через коридор, но меня все равно замечают.

– Ты уходишь? – кричит Тейлор, и человек пять оборачиваются на ее голос.

Я киваю и поднимаю вверх большие пальцы, мол, не переживай. Но она догоняет меня в прихожей:

– Ты куда?

– Никуда, – тупо отвечаю я и поправляюсь: – То есть домой.

– Правда? – Тейлор хмурится. – Что-то случилось?

– Ничего. Просто надоело.

– Ну, пешком ты не дойдешь, – замечает Тейлор. – Тут слишком далеко. Тебя отвезти?

– Нет, спасибо. – Голос у меня звучит как-то слишком яростно.

Я рывком открываю дверь, но Тейлор все равно идет за мной вниз. На ней черное коктейльное платье без рукавов с пышной юбкой, по которой маршируют золотые слоны. По описанию кажется, что это какой-то детсад, но на Тейлор платье выглядит совсем по-другому. На Тейлор оно выглядит так, будто она знает что-то, недоступное нам, смертным.

– Тебе не холодно? – спрашивает она, а я шагаю к тротуару.

Тейлор права: пешком я не дойду. Но раз уж начала, сдаваться как-то стыдно. Слишком поздно до меня доходит, что у меня нет никакого плана. Тейлор тоже это знает.