К полудню спина нестерпимо ныла, пальцы кровоточили от множества мелких порезов, а нога затекла так, что я с трудом могла опираться на неё. Наконец, сестра Доротея объявила короткий отдых. Остальные девушки направились к каменной скамье в тени яблонь, а я, зная, что моё присутствие нежеланно, отковыляла подальше, туда, где садовая дорожка упиралась в каменную стену.

Здесь, в дальнем уголке сада, стояла старая башня, одинокая и заброшенная. Её серый камень был покрыт мхом и лишайником, редкие бойницы зияли чернотой пустых глазниц. Я присела на землю, прислонившись спиной к шершавой стене, и, вытянув ноющую ногу, тихо застонала от облегчения.

И в тот же миг странное тепло разлилось по груди. Оно было таким неожиданным, что я вздрогнула и прижала руку к горловине рубашки, где под грубой тканью скрывался мамин кулон. Жар исходил именно от него: кристалл, обычно прохладный, сейчас пульсировал, словно сердце.

Оглядевшись и убедившись, что я тут одна, вынула кулон и изумлённо на него уставилась: кристалл изменил цвет, засветившись ярко‑золотым изнутри. Я никогда не видела ничего подобного.

Словно в трансе, поднялась на ноги. А встав, ощутила, как тепло усилилось.

Хм‑м. Интересно.

Нахмурившись, отошла от башни. Свечение и жар уменьшились. Ведомая внезапным порывом, двинулась вокруг строения, держась за стену рукой, пока не дошла до узкой деревянной двери, почти скрытой под завесой дикого винограда.

К моему удивлению створка подалась сразу, натужно скрипнув давно несмазанными петлями. За ней открылась винтовая лестница, уходящая вверх в темноту. В любой другой день я не рискнула бы подниматься по таким крутым ступеням: моя хромота превращала все лестницы в испытание на прочность, но сейчас, с пульсирующим на груди кристаллом, я двигалась с непривычной лёгкостью, всё так же припадая на искалеченную конечность, но не испытывая мучений. И это шокировало больше всего!

Ступенька за ступенькой я поднималась всё выше, держась здоровой рукой за шершавую стену. Тепло кулона становилось интенсивнее, а таинственное свечение – ярче с каждым шагом наверх.

В итоге я оказалась в круглой комнате с высоким куполообразным потолком.

Часть стены справа обвалилась, зияя рваной дырой, через которую виднелся монастырский двор далеко внизу. Пол покрывал слой грязи, пыли и мусора: обломки камней, птичьи перья, ссохшиеся листья, занесённые ветром. Стены «украшала» плесень и паутина, превратившая углы в логова пауков с трупиками мелких насекомых.

Но всё это прошло будто мимо моего сознания. Всё моё внимание приковал предмет, находившийся в центре: странное сооружение из металла и стекла – нечто, напоминающее трубу, направленную к небу через отверстие в крыше.

Я находилась в давно заброшенной астрономической башне.

О них я читала в книгах, но никогда не думала, что увижу одну такую собственными глазами. До Великого Затмения монахи и учёные наблюдали отсюда за звёздами, изучали движение планет, составляли карты небесных тел. Теперь, когда небосвод вечно скрыт пеленой, такие сооружения стали бесполезны.

Металл телескопа завораживал: не серебристый, не золотой – он имел глубокий синевато‑серый оттенок с вкраплениями мерцающих точек, напоминающих крошечные звёзды. Несмотря на годы заброшенности, на поверхности прибора не было ни единого пятнышка ржавчины, лишь толстый слой пыли.

Никогда прежде мне не встречался подобный материал, но что‑то в нём казалось странно знакомым. Приблизившись, отёрла рукавом грязь и тихо ахнула: на металлических деталях виднелись вкрапления тех же золотистых прожилок, что и в кристалле маминого кулона.