Несмотря на направленное в левую бровь дуло пистолета.
- А у меня есть выбор?
Прежде, чем ответить, Глеб оглядел самозванку. Муркино участие в укрощении строптивой сидело на ее фигуре неплохо, несмотря на примитивный фасон. Трико, кроссовки, футболка. А под ней… смотрел бы и смотрел много лет на эти острые пики, пока глаза не вытекут. Впрочем, ситуация не располагала к спокойному созерцанию женских форм под мягким серым трикотажем.
- По сути, нет, - кашлянул Глеб в кулак. - Тебе при любом раскладе отсюда живой не выйти. Но ты можешь воспользоваться моим предложением. Поверь, этот вариант самый приятный из всех возможных.
- Быть твоей сексуальной рабыней?
Смешная! Где только такой пошлой бульварщины набралась, железная Лера?
- Сексуальной, - подтвердил Глеб, усиленно сдерживая лыбу, - весьма сексуальной.
Дуло пистолета теперь смотрело в переносицу.
- И как его снять с предохранителя?
«Так ты уже сняла, когда за губу меня цапнула, милая».
- У этой модели нет флажка предохранителя. Он в спусковом крючке. Времени подумать не будет, Лера. Нажмёшь - выстрелишь. Стреляй, только если всё взвесила.
Глок эйрсофт в ее изящной ручке выглядел убедительно, как боевой, парабеллум девятка.
- Почему ты такой спокойный? - нежный девичий голос удивительно не шёл оружию, даже совершенно безопасному. Но она продолжала угрожать: - Я вот-вот тебя убью...
- Я просто стараюсь не шевелиться, когда в меня целится женщина, чтобы нечаянно не угодить под пулю.
Девчонка, встрепенулась, будто вспомнила, что она пацифистка. Сдала на шаг назад. Теперь она целилась Глебу в пах. Наверное, решила, что это более гуманно, чем в голову.
- Я… могу… - заговорила снова, уже не так агрессивно. - Я могу на кухне отработать.
«Вот так новость! Не знал, что в половых отношениях московской богемы по-прежнему ценятся борщи с котлетами».
- Прямо сейчас? - дуло переместилось в область сердца. - Там конечно не так удобно, как здесь или в спальне, но раз ты настаиваешь…
Стрелка шла к кульминации. Антикварные часы с кукушкой, которые куковали только по собственному хотению не чаще пары раз в год, вдруг начали отбивать полночь. Граф не стал отказывать себе в удовольствии, разрешил своему графИну поглумиться над девчонкой, раз уже все так раскалилось.
- Тю-тю - миллион, Лерчик? Или, вернее, ку-ку?
Это ку-ку разорвалось оглушающим хлопком и просвистело в полуметре над головой Глеба, который вчера только подстригся почти под ноль и колебания температур ощущал макушкой.
Пуля. Вполне настоящая пуля прошила Китель Сталина - картину-портрет с одноимённым названием, написанную каким-то неизвестным художником - современником отца режима. Наверняка, расстрелянным или сгноённым в лагере для тружеников культуры и прочей интеллигенции. Очень реалистичный, до волосков в густых пегих усах, вождь был подарен крестному отцу Графа каким-то кэгэбэшником незадолго до развала Союза. Некоронованный монарх говорил, что это не портрет, а напоминание, что человек, кем бы он ни являлся, всегда чей-то раб, пока у него есть кому поклоняться.
Глеб не верил в Бога и прочую эзотерику, но построил часовню и храм в родном селе, знал, что несколько набожных старушек молятся и ставят за его здравие свечки. Местные СМИ увидели в этом информационный повод и разродились статьями про бизнесмена, одинаково щедро спонсирующего конкурсы красоты и благотворительные фонды. Однажды, на каком-то религиозном мероприятии, где он с некоторых пор обязан был присутствовать (раз ступил на одну из ступеней пирамиды власти), к нему подошла старушка, похлопала его сухой рукой по плечу и сказала: