– С каждой секундой мне всё больше кажется, что ты этих денег не заслужил… ну да бог с тобой, – приобняв Ангелину за талию, сказал я. – Пойдём, дорогая, нас ждут великие дела.

– А можно сегодня без них обойтись? – спросила девушка. – А то у нас что ни день, то подвиги или сражения.

– Хм, с такой точки зрения я на это не смотрел. Ну хорошо, давай попробуем представить, что мы простые, вот самые простые люди, и нам совершенно некуда торопиться, – решительно сказал я. – К слову, раз уж мы оказались на базаре, не хочешь попробовать найти себе новый наряд?

– Можно? Правда? – в восхищении спросила Ангелина, и мы тут же отправились вдоль рядов. Девушка то и дело останавливалась возле прилавков, щупая попадавшиеся на пути ткани, меряя особенно понравившиеся накидки и халаты. На меня несколько раз пытались напялить чалму и тюрбан, но я ловко отказывался от такого удовольствия.

А пока девушка самозабвенно носилась по базару, я внимательно осматривал прилавки и то, что за ними скрывалось. Кричащие торговцы отошли на второй план, хотя я и начал разделять речь на русскую, тюркскую и местную. Базар был велик, но всё чаще мне попадались люди, не говорившие на общеимперском.

Вторым крайне тревожным звоночком стали деньги. В ходу были дарики, лиры и по остаточному принципу рубли. При этом их курс был явно занижен относительно других валют. Потому что в тех случаях, что я для себя отметил, рубли отдавали за вещи, явно столько не стоящие.

Такое может произойти по двум причинам. Первый – обесценивание доверия к валюте. Что в текущих реалиях вполне может быть, ведь, как и сказал продавец, российские войска из Ашхабада ушли, и ушли давно, а после вторжения чёрного флота у местного сановника и вовсе не осталось власти. Значит, она должна вернуться к элите и династии, которая передавала власть в руки императора.

– Двадцать копеек за банку, да ты, ишак безухий, что, по миру меня пустить хочешь?! – отвлёк меня от размышлений крик какого-то торговца, пройдя чуть дальше, я с удивлением увидел Шебутнова, стоящего с товарищами у прилавка с консервными банками. Судя по всему, сейчас речь шла о тушёнке, которую Лёха вертел в руках.

– Да ей пять лет в обед! Старый общевойсковой рацион. Тут даже цена на крышке отпечатана! Пять! Пять копеек! – не хуже продавца орал Шебутнов, размахивая жестяной банкой и активно жестикулируя. – А я тебе, ишаку упрямому, целых десять предлагаю! В два раза больше!

– Ах, сын шайтана и безгорбого верблюда! – замахнулся полотенцем на Лёху торговец. – Так пять она стоила когда? Тогда и цены другие были, подорожало всё! Пятнадцать копеек за банку – это оскорбление!

– Вот, баран тупорылый, сам признал, старые у тебя консервы! Им место не на базаре, честным людям продавать, а свиней кормить! Выбросить надо все твои банки, пока никто не отравился, и только по доброте душевной я их за двенадцать копеек у тебя забрать готов! – самозабвенно ответил Шебутнов.

– Ах ты, сын хромой кобылы, да чтоб я с тобой ещё хоть одним добрым словом перекинулся? Да никогда в твоей чёрной жизни! Чтобы тебе покоя не было! – замахал руками торговец. – Тринадцать! Последнее слово!

– Шайтан с тобой, уважаемый. Пусть будет тринадцать, – поморщившись, ответил Шебутнов. – Я забираю у тебя всё, что есть.

– Как всё? А я тебе не продам, – неожиданно опешив, проговорил торговец консервами, явно ворованными с армейских складов.

– В каком смысле не продашь? Мы обо всём с тобой только что договорились, пять минут глотки рвали! – помотав головой, произнёс Шебутнов. – Договор дороже денег, уважаемый.