– Между тем парламенты набирают силу.

– Верно, набирают. Что вы хотите: их членов бранят, заточают в тюрьму, притесняют, объявляют невиновными – как же им не набирать силу! Я не осуждаю господина д’Эгийона за то, что он возбудил дело против Ла Шалоте, но я не прощу ему, если он это дело проиграет.

– Герцог, герцог! Ладно, зло свершилось, надо искать средство его поправить… Как обуздать этих наглецов?

– Пускай господин канцлер прекратит интриги, господин д’Эгийон останется без поддержки, и ярость парламента утихнет.

– Но это будет значить, что я пошел на уступки, герцог!

– Разве вас, ваше величество, представляет герцог д’Эгийон… а не я?

Довод был веский, и король это почувствовал.

– Вы знаете, – сказал он, – я не люблю причинять неприятности тем, кто мне служит, даже если они натворили глупостей… Но оставим это дело, столь для меня огорчительное: время покажет, кто прав, кто виноват. Давайте побеседуем об иностранных делах. Мне сказали, у нас назревает война?

– Государь, если вам и придется вести войну, то войну законную и необходимую.

– С англичанами, черт побери!

– А разве ваше величество боится англичан?

– Знаете, на море…

– Пускай ваше величество не изволит беспокоиться: герцог де Прален, мой кузен, ваш морской министр, скажет вам, что в его распоряжении имеются шестьдесят четыре линейных корабля, не считая тех, что в доках; далее, имеется довольно леса, чтобы за год выстроить еще двенадцать кораблей… Наконец, у нас есть пятьдесят превосходных фрегатов – это надежная позиция для войны на море. К континентальной войне мы готовы еще лучше: за нами Фонтенуа.

– Прекрасно, и все же с какой стати мне затевать войну с англичанами, любезный герцог? Аббат Дюбуа, куда менее искусный министр, чем вы, всегда избегал воевать с Англией.

– Я полагаю, государь, аббат Дюбуа получал от англичан в месяц шестьсот тысяч ливров.

– Что вы говорите, герцог!

– У меня есть доказательства.

– Ладно, но в чем вы усматриваете причины войны?

– Англия желает владеть всеми Индиями[9]. На этот счет мне пришлось дать вашим губернаторам самые строгие, самые непримиримые приказы. Первое же столкновение в Индиях – и Англия выставит свои требования. И нам не следует их удовлетворять, таково мое решительное мнение. Уважение к представителям вашего величества следует поддерживать не только подкупом, но также и силой.

– Наберемся терпения: кому какое дело до того, что творится в Индии – это так далеко!

Герцог принялся кусать себе губы.

– У нас есть casus belli[10] и поближе, государь, – сказал он.

– Еще один! Что же это такое?

– Испанцы притязают на Мальвинские и Фолклендские острова…[11] Англичане незаконно основали и заняли порт Эгмонт, испанцы выгнали их оттуда силой; поэтому Англия в ярости: она угрожает Испании, что пустит в ход крайние меры, если ей не будет дано удовлетворение.

– Что ж? Если испанцы все-таки не правы, пускай выпутываются своими силами.

– А Фамильный пакт, государь? Вы же сами настаивали на подписании договора, по которому все европейские Бурбоны оказываются теснейшим образом связаны и составляют оплот против любых замыслов Англии!

Король опустил голову.

– Не беспокойтесь, государь, – продолжал Шуазель. – У вас превосходная армия, мощный флот, достаточное количество денег. Я умею найти средства, не взывая ни к чьей помощи. Если будет война, она послужит к вящей славе вашего правления, а под этим столь простительным предлогом я рассчитываю ввести дополнительные поборы.

– В таком случае, герцог, пускай внутри страны царит мир, нельзя же воевать повсюду.