Жильбер поклонился и прижал руку к груди: его сердце, только что переполненное унынием, теперь готово было выскочить из груди от радости.

В маленьком кабинете замка Люсьенна, в том самом, где виконт Жан Дюбарри на наших глазах поглощал, к большому неудовольствию графини, несусветное количество шоколада, сидели за легким завтраком маршал де Ришелье и г-жа Дюбарри; теребя уши Самора, графиня все более томно и безмятежно раскидывалась на атласной, затканной цветами софе, и с каждой новой позой обольстительного создания старый придворный испускал восхищенные ахи и охи.

– О, графиня, – по-старушечьи жеманясь, говорил он, – вы попортите себе прическу; графиня, у вас сейчас разовьется локон на лбу. Ах! У вас падает туфля, графиня.

– Не обращайте внимания, любезный герцог, – в рассеянности вырывая несколько волосков из головы Самора и совсем уж ложась на софу, отвечала графиня, красотой и сладострастностью позы сравнимая разве что с Венерой на морской раковине.

Самор, не слишком чувствительный к грации своей хозяйки, взвыл от ярости. Графиня попыталась его умиротворить: она взяла со стола пригоршню конфет и сунула ему в карман.

Но Самор надул губы, вывернул карман, и конфеты просыпались на паркет.

– Ах ты маленький негодник! – рассердилась графиня и, вытянув изящную ножку, поддела ее носком фантастические штаны негритенка.

– О, смилуйтесь! – воскликнул старый маршал. – Честью клянусь, вы его убьете.

– Почему я не могу нынче же убить всех, кто мне не по нутру? – отозвалась графиня. – Во мне нет ни капли жалости.

– Вот как! – заметил герцог. – Значит, и я вам не по нутру?

– Ну нет, к вам это не относится, напротив: вы мой старый друг и я вас обожаю; но я, право же, не в своем уме.

– Уж не заразились ли вы этой хворью у тех, кого свели с ума?

– Берегитесь! Вы меня страшно раздражаете вашими любезностями, в которые сами ничуть не верите.

– Графиня, графиня! Поневоле поверишь если не в безумие ваше, то в неблагодарность.

– Нет, я в своем уме и не разучилась быть благодарной, просто я…

– Ну-ка, что же с вами такое?

– Я в ярости, господин герцог.

– В самом деле?

– А вы удивлены?

– Ничуть, графиня, слово дворянина, у вас есть на то причины.

– Вот это меня в вас и возмущает, маршал.

– Неужели что-либо во мне вас возмущает, графиня?

– Да.

– Но что, скажите на милость? Я уже стар, но готов угождать вам всеми силами!

– Меня возмущает, что вы понятия не имеете, о чем идет речь, маршал.

– Как знать.

– Вам известно, почему я сержусь?

– Разумеется: Самор разбил китайскую вазу.

По губам молодой женщины скользнула неуловимая улыбка; но Самор, чувствовавший за собой вину, смиренно понурил голову, словно готов был к тому, что сейчас на него обрушится град оплеух и щелчков.

– Да, – со вздохом сказала графиня, – да, герцог, вы правы, все дело в этом, и вы в самом деле тонкий политик.

– Я не раз об этом слышал, сударыня, – с преувеличенно скромным видом согласился герцог де Ришелье.

– Ах, что мне до чужих мнений, когда я и сама это вижу! Поразительно, герцог, вы тут же, на месте, не глядя ни направо, ни налево, нашли причину моего расстройства!

– Превосходно, но это не все.

– В самом деле?

– Не все. Я еще кое о чем догадываюсь.

– В самом деле?

– Да.

– И о чем же вы догадываетесь?

– Я догадываюсь, что вчера вечером вы ждали его величество.

– Где?

– Здесь.

– Так! Что дальше?

– А его величество не пожаловал.

Графиня покраснела и немного приподнялась на локте.

– Так-так, – проронила она.

– А я ведь приехал из Парижа, – заметил герцог.

– О чем это говорит?

– О том, что я не мог знать, что произошло в Версале, черт побери! И тем не менее…