Если ваш славный дом пожелает следовать по стопам величайших мужей, ставших избавителями отечества, то первым делом он должен создать собственное войско, без которого всякое предприятие лишено настоящей основы, ибо он не будет иметь ни более верных, ни более храбрых, ни лучших солдат. Но как бы ни был хорош каждый из них в отдельности, вместе они окажутся еще лучше, если во главе войска увидят своего государя, который чтит их и отличает. Такое войско поистине необходимо, для того чтобы италийская доблесть могла отразить вторжение иноземцев. Правда, испанская и швейцарская пехота считается грозной, однако же в той и другой имеются недостатки, так что иначе устроенное войско могло бы не только выстоять против них, но даже их превзойти. Ибо испанцы отступают перед конницей, а швейцарцев может устрашить пехота, если окажется не менее упорной в бою. Мы уже не раз убеждались и еще убедимся в том, что испанцы отступали перед французской кавалерией, а швейцарцы терпели поражение от испанской пехоты. Последнего нам еще не приходилось наблюдать в полной мере, но дело шло к тому в сражении при Равенне – когда испанская пехота встретилась с немецкими отрядами, устроенными наподобие швейцарских. Ловким испанцам удалось пробраться, прикрываясь маленькими щитами, под копья и, находясь в безопасности, разить неприятеля так, что тот ничего не мог с ними поделать, и если бы на испанцев не налетела конница, они добили бы неприятельскую пехоту. Таким образом, изучив недостатки того и другого войска, нужно построить новое, которое могло бы устоять перед конницей и не боялось бы чужой пехоты, что достигается как новым родом оружия, так и новым устройством войска. И все это относится к таким нововведениям, которые более всего доставляют славу и величие новому государю. Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких лет ожидания Италия увидит наконец своего избавителя. Не могу выразить словами, с какой любовью приняли бы его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с какими слезами! Какие двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь? Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый ощущает, как смердит господство варваров. Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые дела, дабы под сенью его знамени возвеличилось наше отечество и под его водительством сбылось сказанное Петраркой:

Вручаю вам свой дар, и хотя ему не сравниться с моим долгом перед вами, без сомнения, это лучшее, что может предложить Никколо Макьявелли. В него я вложил все свои знания о делах этого мира, усвоенные мною благодаря длительному опыту и усердному чтению. Ни вы, ни кто другой не может пожелать от меня большего, а поэтому и не посетует, что я ограничиваюсь этим. Конечно, вас может огорчить скудость моего дарования, если рассказ покажется вам скучным, либо опрометчивость моих мнений, если я стану путаться в рассуждениях. В таком случае, не знаю, кто из нас должен жаловаться: я ли – на то, что вы заставили меня взяться за сочинение, которого я без побуждения извне не написал бы, или вы – на то, что я не оправдал ваших ожиданий. Итак, отнеситесь к моему приношению с дружеским снисхождением, оценивающим не столько достоинство подарка, сколько доброе намерение. И поверьте, меня утешает уже одна мысль о том, что, обманываясь во многом, я не ошибусь, отдавая первым читателям моих «Рассуждений» предпочтение перед всеми прочими. С одной стороны, мне представился случай доказать, что я умею быть благодарным; с другой – я отступил от общего обыкновения сочинителей преподносить свой труд какому-нибудь государю и приписывать ему, в видах тщеславия или корыстолюбия, все возможные добродетели, закрывая глаза на те пороки, которые следовало бы осудить. Стремясь избежать подобной ошибки, я избрал не государей, но тех, кто благодаря своим бесчисленным достоинствам заслуживает этого звания; не тех, кто мог бы осыпать меня чинами, почестями и богатствами, но тех, кто по крайней мере мог бы мне их пожелать. Ведь если рассудить по справедливости, то уважения заслуживают истинно щедрые, а не те, кто лишь в состоянии быть щедрым; точно так же достоин уважения не просто тот, кто стоит во главе государства, но тот, кто умеет им управлять. Историки оценивают Гиерона Сиракузского в бытность его частным лицом выше, чем Персея Македонянина в бытность его царем, потому что Гиерону недоставало только власти, чтобы быть государем, а у Персея отсутствовало все необходимое для царствования, кроме царства. Итак, располагайте тем, чего вы сами хотели, к своему удовольствию или неудовольствию, и если, против ожидания, мои суждения будут вами одобрены, я не премину приступить к оставшейся части истории, как и обещал вначале. Valete