Девушка с эскиза распахнула темную, как провал в пустоту, пасть – и у доверчиво подставленного человеческого горла блеснули клыки.

И тогда сверху на них что-то рухнуло. Парень почувствовал, как неведомая сила приподнимает его в воздух... Его собственная перекошенная физиономия ринулась ему навстречу, и он всем телом шарахнулся о здоровенное зеркало... и сшибая кран, рухнул поперек белой чаши рукомойника. Струя воды ударила в потолок.

Между кафельных стен заметался визг, пронзительный, как стальная спица, воткнутая в уши.

Ирка почувствовала, что по шее у нее течет теплое. Она плечом вытерла сочащуюся из уха кровь и, не отрывая глаз от тонкого девичьего личика с точно приклеенной к губам мечтательной улыбкой, процедила:

Не знаешь ты, круторижка,
Глупая вивця,
Чи ты выйдешь, чи не выйдешь,
З полонинки жива.

Хрупкую фигурку девушки жутко перекосило. Хребет выгнулся горбом, точно у гиены, кудряшки встали вокруг головы торчком, как иглы, она протянула тонкие руки и, распахнув пасть-пещеру, прыгнула на Ирку. Девчоночья рука, вместо маникюра оснащенная здоровенными черно-стальными когтями, ударила ей навстречу... Противницу швырнуло об стену. Четыре глубокие темные борозды пропахали нежное личико. Но ни одной капли крови не выступило – только сыпалась какая-то дрянь, похожая на мелкую сухую пыль. Ирка рванулась вперед, добивать, пока не встала...

– Не трогай ее! Не смей, это моя жена! – И свалившийся с умывальника парень повис у Ирки на плечах.

Не глядя, Ирка ударила локтем, послышался сдавленный хрип, парня снесло, крепко приложив об кафель головой.

В груди Ирки вспыхнула дикая боль, казалось, она слышит, как трутся друг об друга ее собственные ребра! Тонкие руки противницы стиснули Иркины плечи, будто стальные обручи, и принялись давить, давить, давить... В лицо уставились неподвижные, как у куклы, немигающие глаза, скалились острые клыки и метался между ними черный язык.

– А-х-хр! – захрипела Ирка, пытаясь поднять руку. Страшная боль затопила тело... Черные Иркины когти с глухим чвяканьем вошли противнице в бок. Тварь продолжала стискивать Иркины плечи, словно не чувствуя, как Иркина рука уже шарит прямо внутри нее! Перед глазами у Ирки помутилось, в голове вспыхнул лютый черный огонь...

Ее пальцы стукнулись во что-то плотное, гладкое... И когти ведьмы-оборотня плотно сомкнулись.

– А-ах! – Ирка рванула... Ухватив за ребро, оторвала противницу от себя, развернулась на пятке... Пойманная тварь зависла в воздухе, как растопырившаяся лягушка... Со всего маха Ирка шарахнула ее физиономией об уцелевший умывальник. Фаянс раскололся, обнажив срез никелированной трубы. Ирка вскинула свою противницу над головой и швырнула ее прямо на поблескивающее острие.

Грудная клетка хрупнула, как пробитый ножом картон... тонкое летнее платьице лопнуло на спине – и конец трубы вышел наружу! Острый обломок торчал из спины существа, но крови не было снова – над обтянутой легкой тканью платьица спиной лишь клубилось едва заметное облачко черной пыли. Проткнутое насквозь создание корчилось, как полураздавленный червяк.

Ирка рванула на спине твари летнее платьице. Затрещала ткань... И в руке у Ирки остался... разодранный надвое офисный жакетик. Со свисающим с лацкана пропуском.

Спины у существа не было. Совсем. Ни кожи, ни... Ничего. Прошивший ее обломок трубы торчал из аккуратной дыры от плеч до поясницы – точно у одностороннего, только с передней частью, манекена. Внутри дыры виднелся желтый столб позвоночника и такие же желтые полукружья ребер. Веревками обвисли ссохшиеся, мумифицированные внутренности, болтались черные сморщенные мешки легких, и в такт каждому движению стонущей твари взмывалось легкое облачко черного праха.