– Ирочка беспокоится, что будет с ней, когда мы уедем домой! – стараясь не глядеть на него, тихо сказала мама.

– Домой? Какой домой? – удивился Тео и тут же сообразил. – Ах, в Германий! Разве я не объяснить тебе, милая? У меня есть маленький деловой интерес Россия, а теперь есть большой, очень большой интерес прямо здесь. – Он даже подпрыгнул на стуле, точно его деловой интерес находился тут, в кафе. – И очень слабый интерес Германий. Германский бизнес – старый бизнес, сильно поделенный бизнес. Здесь – молодой бизнес, место для энергичный делатель. Наш бизнес быть здесь! Мы дома, дорогая! Ты быть рада? – спросил он. Непонятно только, кого – Ирку или маму.

Кофейная ложечка вывалилась из маминой руки и со звоном ударила в кафельный пол.

– Ты хочешь сказать... – страшным шепотом выдохнула мама. – Мы приехали – насовсем? Мы не вернемся в Германию? Мы будем жить... в этой кошмарной стране? – срываясь на визг, закричала она. И не обращая внимание на переполошившихся официанток, завопила: – Я не хочу! Я не согласна, не согласна! Я хочу домой, хочу в Германию!

– Езжай, если хочешь, – равнодушно обронил по-немецки Тео. – Правда, основные мои активы я уже перевел сюда, в Германии остались такие крохи. – Он небрежно прищелкнул пальцами. – Но ты свободная, самостоятельная женщина – я ничего не собираюсь тебе запрещать.

Мама посмотрела на него широко открытыми, остановившимися глазами... и по щекам ее покатились слезы.

– Пойдем домой, – глухо сказала Ирка, вставая. – На сегодня уже хватит сюрпризов.

– С удовольствием идти в твой прекрасный дом, – согласился Тео, с готовностью вставая. – Только не знать, как быть со страшный коза. Очень грозный зверь! – серьезно заверил он. – Очень могучий – один удар рог пробивать целый туалет насквозь. Просто невероятно, фантастика сильный зверь-коза! И очень активный женщина ваш бабушка, кажется, не очень сильно меня любить...

– Он ветхий совсем был, доски сгнили... – рассеянно пояснила Ирка. И тут же уточнила: – Я имею в виду туалет. Грозного зверя-козу я возьму на себя. – Обещать взять на себя бабку она не стала – она старалась не давать невыполнимых обещаний.

Они сидели дома, за ужином – и молчали. Все молчали. Мама, словно застывшая в глубоком, непреодолимом горе, тыкала вилкой в тарелку, то и дело промахиваясь мимо макарон. Добытая Иркой из глубин буфета та самая, любовно сохраненная мамина чашка четырехлетней давности стояла возле ее локтя и не вызывала у мамы никаких воспоминаний. Мама на нее и не глядела. Мрачная Ирка ковырялась в еде. Любезная улыбка мертвым грузом повисла на пухлых губах Тео, а красные щеки сейчас просто полыхали. Он поглядывал то на жену, то на Ирку, но не решался прервать молчание. Что необычно – молчала бабка! И кот! Первая угрюмо громыхала кастрюлями, а второй неслышно засел под столом и даже обычных подачек лапой по коленке не требовал.

Только со двора, через кухонную форточку, доносилось гневное мемеканье разъяренной козы и время от времени глухо, едва слышно – удар тяжелого тела в дверь пристройки. Но, подпертая деревянными чурбаками, створка держалась крепко.

– Ох набрыдли вы мени уси, ось як набрыдли! – срывая с себя фартук, вдруг выпалила бабка. – Щоб люды ани слова за весь вечер не сказали, а так набрыдли! Пиду я вид вас – злые вы! Телевизор пиду глядеть! А ты! – прикрикнула она на Ирку. – Посуду помой! Не знаю и знаты не хочу, що за така мерихлюндия на тэбэ сегодня насела, але ж посуда вид неи чистиший не стане! – и, гневно бормоча себе под нос, она вышла из кухни.