Тяжелая рука уже взлетела в воздух, Ясна зажмурилась, но тут же услышала грозный голос:

— Горгут, не по лицу!

Девица медленно открыла глаза. Рядом с гигантом стоял человек совершенно обычного роста и телосложения, он казался даже худощавым, особенно по сравнению с мучителем.

— Она не опускает глаза! — прорычал тот.

— Она еще слишком юна и, наверное, из благородных, — окинул ее испытывающим взглядом подошедший.

Речь их Ясне была вполне понятна, только говор немного иной, не такой, как у ее народа, более грубый.

— Ты ланойка? — довольно ласково обратился к ней мужчина, и из-за этого тона она соизволила кивнуть.

— Видишь, Горгут, она ланойка, а они все такие… гордые, — он произнес это слово так, будто катал во рту сахарный леденец.

— Ей надо научиться послушанию, иначе грош цена такой невольнице, — продолжал настаивать великан.

Щека Ясны начала отходить от онемения и нещадно пульсировала и пекла.

— Учи, это твоя работа. Но не порти мне товар, пожалуйста, — улыбнулся тот. — Если ты еще чего доброго, повредишь глаз или сломаешь ей нос, я смогу продать ее в лучшем случае за треть от той цены, которую планирую выручить, — он говорил это совершенно спокойным будничным тоном, как будто обсуждал продажу лошади или коровы.

Конечно, ведь это не его жизнь была разрушена. Не на его поселение напали. Не его дом ограбили, не его близких убили и не его взяли в плен, чтобы продать в качестве невольника. Нет, он не испытывал того, что творилось в душе Ясны. И она ненавидела этого худощавого господина за этот холодный тон даже больше, чем великана, который ее избивал. Ведь тот был лишь наемным работником, а этот, похоже, и есть ее хозяин.

Она мало помнила о том, что произошло. Память как будто защищала ее, убрала самые страшные воспоминания.

— И если ты ее испортишь, — хозяин кинул на Ясну быстрый взгляд, — в таком случае я вычту разницу из твоего жалования, ты это понял?

Гигант недовольно кивнул.

— Вот и славно, — улыбнулся мужчина и похлопал великана по предплечью. Очевидно, чтобы достать до плеча, пришлось бы сильно задирать руку, а это выглядело бы нелепо. О нем же меньше всего можно было сказать, что он нелеп: аккуратно подстриженная светлая борода, умные, но невероятно циничные карие глаза, дорогая одежда.

Он отдалился, обходя и других девиц. Их Ясна не знала. Те стояли, опустив плечи и головы низко-низко, так, что Ясна начинала ненавидеть и их. Да, они сейчас в равном положении, но какого демона не противятся своей участи? Почему они смирились?! Ясна никогда не примирится с судьбой рабыни. Никогда! Уж лучше умереть!

Только эта жгучая ненависть, которая зарождалась в ней прямо сейчас, давала силы стоять на ногах на палящем полуденном солнце, не опустить голову, не упасть на колени, смотреть в глаза мучителю даже сквозь пелену боли.

— Опусти глаза, девка, — повторил Горгут, который выглядел уже не настолько красным, как несколько щепок** назад. Его голос стал более спокойным, но он все так же продолжал сжимать хлыст.

Ясна видела, что ему не терпится снова ее ударить, правая рука его дернулась, но он еще ждал. Девица лишь смотрела на него, а потом медленно покачала головой.

Хлыст взмыл в воздух, но не успел опуститься.

— Упрямая? — спросил кто-то сзади великана.

Ясна не видела за его огромными плечами, кто это. Горгут повернулся в сторону говорившего.

— Упрямая, спрашиваю? — на них с улыбкой смотрел довольно высокий и хорошо сложенный мужчина лет пятидесяти.

Ясна смерила его взглядом, все еще не собираясь отводить глаза.

— Очень, господин, — не собирался врать Горгут. — Учу уму-разуму, — проворчал он.