Я подумала, что мне эти «светлые» уже нравятся.

И вдруг мы услышали крик.

Это был женский голос и в нём была и боль, и надежда. Я посмотрела на Марисоль:

— Побежали

— Ты что! Нельзя! — Марисоль практически перекрыла мне дорогу.

Но крик повторился, и я поняла, что просто не могу остаться в стороне.

Резко оттолкнула Марисоль и побежала.

Немного впереди, мы не дошли буквально шагов пятьдесят стояла не самоходка, а обычная телега, запряжённая лошадью. Мимо по-прежнему проносились самоходы, а в телеге рожала женщина, совсем молоденькая, с бледным лицом, блестящим от пота. Её тело сотрясали судороги, а глаза были зажмурены от боли. Рядом с телегой, растерянный и бледный, метался парень, совсем юный, не старше меня. Он бегал кругами и, похоже не знал что делать, то ли бросаться под проносящиеся мимо самоходы, то ли бежать за помощью.

Заметив меня, он сначала не поверил своим глазам, а потом сообразив, что я направляюсь к телеге растерянно начал повторять:

— Помогите! Помогите!

Я, конечно, и сама ни разу не рожала, и уж точно не врач, но что-то нужно было делать. В конце концов, у меня была моя магия, поэтому я подошла ближе, посмотрела на девушку. Судя по всему, роды продолжались уже долго, возможно, что несколько часов, её лицо было совсем измучено, губы пересохли, а дыхание было прерывистым. Она лежала в телеге с закрытыми глазами, белая, словно бесцветная, периодически вскрикивала, но всё больше тихо постанывала, как будто сил кричать у неё больше не осталось.

— Давно началось? — спросила я парня.

— Утром начались схваты и мы сразу выехали, — начал говорить парень, и я подумала, что схваты это и есть схватки, только по-местному.

Потому парень нежно взглянул в сторону девушки и продолжил:

— Моя Луиза очень хотела рожать под присмотром доктора Бернара, мы даже скопили денег на это, но на самоходку нам не хватило, и я решил везти сам.

Потом парень тяжело вздохнул:

— А где-то час назад она стала кричать, что ей больно, плохо, и я не знаю, что делать...

— Далеко ещё до доктора? — спросила я

Парень взглянул на дорогу и сказал:

— Ну, наверное, часа полтора, доктор-то из Геваса.

Я посмотрела на подошедшую Марисоль:

— Мы тоже идём до Геваса. Поедем с вами, по дороге поможем твоей жене.

Парень вдруг потупился и пробормотал:

— Я… мы обязательно поженимся, честно, вот приедем в Гевас, и сразу пойдём в храм

Я скептически на него взглянула.

Парень поправился:

— После того, как родит, конечно

— Неважно, — отрезала я, — ребёнок твой?

— Мой, — облегчённо кивнул он.

— Ну и хорошо, — улыбнулась я, чтобы подбодрить бедолагу, — я буду помогать твоей женщине, а ты вези телегу. Понял?

— Понял, понял, хорошо, — закивал он.

Марисоль встревоженно посмотрела на меня:

— Ты же не собираешься шить?..

— Марисоль, если ей сейчас не помочь, они не доедут до Геваса, — говорили мы тихо, чтобы парень не слышал, — и тогда может не выжить ни она, ни ребёнок.

Марисоль бросила злой, какой-то даже болезненный взгляд на парня.

— Так может, ей и не надо? — буркнула она.

Я укоризненно посмотрела на Марисоль:

— Зачем ты так! Я думаю, что они нам не просто так встретились или я не просто так здесь оказалась, поэтому я сделаю, что смогу. А там, же она будет решать, надо ей это или нет.

Больше Марисоль не спорила.

Мы забрались на телегу. И я, повинуясь какому-то интуитивному ощущению, достала нитку с иголкой, которую теперь всегда носила с собой, и начала вышивать узор, прямо на нижней белой юбке будущей матери. Я не думала, что шью, не думала, какими швами. Я просто шила.

Периодически поглядывала на девушку. Она перестала кричать. На щеках появился лёгкий румянец, дыхание стало ровным, тело больше не сотрясали частые схватки. Я поняла, что я всё делаю правильно.